Сказание о Сен-Готарде
Шрифт:
На восьмой год приключилось нечто необычное.
Андреа первым стоял в туннеле с итальянской стороны и налегал на свой бур. Воздух был удушливый, да и того не хватало, и в ушах у Андреа зашумело. Тут он услышал стук, похожий на звук древоточца, который еще называют «часы смерти».
– Неужто пришел мой последний час? – вслух подумал он.
– Твой последний час! – ответил кто-то то ли в нем самом, то ли снаружи. И Андреа испугался.
На другой день он услышал такой же стук, но уже отчетливее, и решил, что это его собственные часы.
Но
В понедельник он снова налегал на свой бур впереди других, но работал теперь не так лихо, поскольку уже не верил, что они встретятся с немцами внутри горы.
Он бил и бил, но как-то без охоты, потому что и сердце его после болезни тоже билось без охоты.
Вдруг он услышал словно бы выстрел и грохот внутри горы, с той стороны.
И тут он понял, что они все-таки встретились.
Сперва он упал на колени и возблагодарил бога; потом встал и снова принялся бить стену. Он проработал весь завтрак, весь перерыв, весь ужин. Когда правая рука повисала плетью, он начинал работать левой, а за работой он пел песню троих отроков в огненной пещи, потому что воздух вокруг него горел огнем, вода капала на голову, ноги вязли в глине.
Ровно в семь часов 28 февраля 1880 года он упал на свой бур, потому что бур пролетел сквозь стену.
Громовое «ура» с другой стороны вырвало его из оцепенения, и он понял, что они встретились, что настал последний час его испытаний и что ему по закону принадлежат десять тысяч лир.
После короткой молитвы-вздоха матери-заступнице он приложил губы к отверстию, шепнул «Гертруд» так, чтобы никто не услышал, после чего девять раз прокричал «ура» в честь немцев.
Часов около одиннадцати вечера с итальянской стороны раздалось громовое «Берегись!», и, словно от залпа осадных пушек, рухнула стена. Немцы и итальянцы обнимались и плакали, итальянцы целовали друг друга, а потом все упали на колени и запели «Те deum laudamus!».
Это был великий миг, а год шел 1880-й, тот самый, когда Стенли [3] управился с Африкой, а Норденшёльд благополучно завершил свой поход на «Веге».
Едва смолкла хвала всемогущему, поднялся рабочий с немецкой стороны и передал итальянцам исписанный пергамент. Это было памятное слово о старшем инженере Луи Фавре. Он должен был первым проехать по туннелю, Андреа же доверили доставить на рабочем поезде в Ариоло памятное письмо с именем инженера.
Так он и сделал, сидя на маленькой платформе, которую толкал перед собой паровоз.
3
Стенли Генри Мортон (псевдоним Джона Роулендса; 1841 – 1904) –
О, это был великий день, а за ним последовала такая же великая ночь.
В Ариоло пили вино, итальянское вино, и жгли фейерверк. И говорили речи в честь Луи Фавра, Стенли и Норденшёльда! И речи в честь Сен-Готарда – таинственного горного массива, что вот уже сколько тысячелетий разделял Германию и Италию, север и юг. Да, это была гора-разлучница, но и гора-объединительница. ибо она стояла в веках и поровну делила свои воды между немецким Рейном и французской Роной, между Северным морем и Средиземным…
– И Адриатическим! – вмешался один тессинец. – Не забывайте, пожалуйста, Тичино, который питает своими водами величайшую реку Италии, могучую По.
– Браво! Верно! Да здравствует Сен-Готард, Великая Германия, Свободная Италия и Новая Франция!
Да, великая ночь завершила великий день!
На другое утро Андреа стоял в конторе строительства. На нем был костюм итальянского охотника с перьями за лентой шляпы, с ружьем на плече, с котомкой за плечами, лицо у него было белое и руки тоже.
– Ну, я вижу, ты по горло сыт туннелем, – сказал кассир, или плательщик, как его тут называли. – Впрочем, грех тебя упрекать. Теперь осталось только довести до конца облицовочные работы. Итак, займемся расчетом.
Кассир заглянул в какую-то бухгалтерскую книгу, выписал квитанцию и отсчитал ему десять тысяч лир золотом.
Андреа нацарапал свою подпись, сунул деньги в котомку и ушел.
Он вскочил в рабочий поезд и уже через десять минут оказался на месте рухнувшей стены.
В горе пылали факелы по обе стороны рельсового пути, рабочие встретили Андреа криками «ура!» и начали подбрасывать в воздух шапки. Это было прекрасно.
А спустя еще десять минут Андреа был на немецкой стороне. Но едва Андреа увидел в отверстие дневной свет, поезд остановился, и он вышел.
Он шел навстречу зеленому свету, он снова увидел селение, и солнечный свет, и густую зелень. Вновь отстроенное селение сверкало, ослепляло белизной, казалось прекраснее, чем прежде. И пока он шел, все встречные приветствовали своего первого бурильщика.
Он шел не сворачивая к маленькому домику, а там во дворе, под раскидистым орехом, рядом с ульями стояла Гертруд, тихая, нежная, кроткая, словно она стояла и ждала его на этом самом месте все восемь лет.
– Вот я и пришел, – сказал Андреа, – как обещал, так и пришел – сквозь стену. Теперь ты пойдешь со мной в мою страну?
– Я пойду за тобой, куда ты захочешь.
– Кольцо у тебя уже есть. Ты его не потеряла?
– Нет, не потеряла.
– Тогда пошли! Нет, нет, не оборачивайся. Мы ничего не возьмем с собой отсюда.
И они пошли, взявшись за руки. Но не к туннелю.
– Мы поднимемся на гору! – сказал Андреа и свернул на старую горную тропу. – Я шел к тебе сквозь мрак, теперь я хочу жить на свету, с тобой и для тебя.