Сказание о Старом Урале
Шрифт:
– По твоему следу, хозяин. Серчай не серчай, а нет твоей воли в одиночку ездить. И для хозяина иной раз воеводино слово может приказом обернуться.
– За заботу спасибо. Зря боишься. В семи верстах от городка и в худые годы ворогов не водилось.
Досифей поглядывал на придорожные ели и сосны. С одной вдруг посыпался снег.
– Не рысь ли на ночлег укладывается? Как думаешь, Досифей?
– Давненько не встречал в этих местах рысей, хозяин.
Строганов засмеялся.
– При
Поехали шагом. Дорогу сильно перемело сугробами, в иных местах кони тонули в снегу.
– Погуляла метелица вволюшку! Не серчай, Досифей. Обещаю тебе впредь без ратников не отлучаться. В самом деле, мы еще не отвоевались, старина!
Когда путники отъехали и уже были вблизи монастырских ворот, с той ели, что обратила на себя внимание Строганова, комом упал человек в вогульской одежде. Увязая в сугробах и охлопывая себя по бокам, человек скрылся в молодом ельнике.
Низок, не велик храм обители. Седая древность Руси в нем, унаследованная от новгородских зодчих. Окна-щелочки. Помигивают во мраке тихие огоньки лампад. Не освещают они темень, а только желтят воздух возле себя, чуть намечая лики старинных темных икон.
Молятся черницы. Молится Семен, прислушиваясь к возгласам священника. Не отводит глаз от Ксении. Стоит она на молитве на коленях возле амвона.
Оглядывается Семен назад и всякий раз с трудом отыскивает у двери слившегося с мраком Досифея.
После всенощной Строганов проследовал за монахиней Ксенией в монастырскую трапезную. В длинном узком покое тепло. Строганов сел на лавке у стола. Монахиня, стоя у стены, перебирала четки.
– Лица на тебе не стало с зимней поры. Пошто недоброго опасаешься? Сам сказывал, что обрел веру в Ермака. Кабы плохо было, Спиря давно прибежал бы. Он ни на какой обман супротив тебя не пойдет. Не печалься, Семен, о дружине. Не печалься! Все как надумал, так и сладится. Пестуй мир в душе. Береги себя! Покой потеряла оттого, что один ездишь. Опасно. Шалят нехристи. К обители подходят. Псы наши всякую ночь надрываются.
– Волки их будоражат.
– Напраслины не скажу. Со стены сестры людей углядывали.
– Ежели озоруют, значит, они чуют, что неладно с дружиной в Сибирском царстве. Иначе чужих, пелымских, вогуличей с Чусовой как ветром сдуло бы. Запалят вас, боюсь. На охрану обители завтра ратников пошлю.
– О себе печалься. Плохо за тобой обе Строгановы глядят. Спасибо Досифею и Ивану за заботу.
– А ты совсем седая стала.
– Мне здесь хорошо. Чего желала, то обрела. Подле тебя, Семен, совсем близко, и на душе у меня тихо. Так тихо, будто стук твоего сердца порой слышу.
– Анна!
– Не надо, Семен, мирское ворошить.
– Пошто так на меня глядишь? Никогда так не провожала!
– Господь с тобой! Экий тревожный стал. С чего это во взгляде моем неладное углядел? Ступай. Ратники возле коней, поди, совсем закоченели.
Сев в седла, Строганов и Досифей поехали сзади ратников.
Ветер стих, но мороз был прежний. Ночное небо нарядно: среди начищенных до блеска звезд, на густой синьке неба – заново вызолоченный месяц.
Рысью проехали поле, а в лесу кони опять стали вязнуть в сугробах. Где-то совсем рядом кычила сова. Издалека доносился волчий вой, похожий на стон. В монастыре отзывались на волков собаки.
– К чему прислушиваешься, Досифей? – спросил Строганов, заметив, что воевода приподнял шапку.
– Лицо потер. Стынет без бороды... Эх, опять в сугроб попали.
Конь Строганова поводил ушами и фыркал. Семен наклонился потрепать его по шее.
Вдруг ближайший к Строганову всадник повалился с коня. Кто-то отчаянно крикнул:
– Берегись! Стрелой убило.
Тотчас с певучим свистом прилетели еще стрелы. Конь Строганова вздыбился. Семен ощутил сзади сильный удар и резкую боль в спине. Он услышал крик Досифея:
– Гони!
Строганов охватил конскую шею, прижался к ней. Боль в спине жгла каленым железом. Конь скакал всхрапывая. Чтобы держаться, Строганов обмотал вокруг кулака клок конской гривы.
Скакавший рядом Досифей то и дело спрашивал о чем-то раненого Строганова, но тот уже не понимал вопросов и отвечать не мог. Последним ощущением его был горький вкус, будто вместо слюны во рту набирался уксус...
Невдалеке от городских ворот Семен Строганов, уже теряя сознание, сполз с коня, но протащился за ним еще несколько сажен по снегу, так и не разжав кулака, прихватившего прядь конской гривы.
В воеводской избе, на тюфяке, стащенном с постели, глухо стонет Семен Строганов.
Горит много свечей. Над раненым склонился вогульский знахарь Паленый Пенек. Острым ножом распороты на спине кафтан и нательное белье. Могучая спина Строганова оголена, торчит из нее глубоко впившаяся стрела... На хвосте – глухариное оперенье. Серафима не может смотреть на кровь, прикрыла глаза рукой. Когда раненый вскрикнул, Серафима отняла руку, увидела в руках знахаря стрелу. Знахарь пробормотал в страхе:
– Травленная. Опять сок корня! Значит, помочь нельзя!
Умирающего переложили на постель. В течение двух суток он то обретал, то снова терял сознание...