Сказание об Агапито Роблесе

Скорса Мануэль

– Сколько времени наших в тюрьме продержат?

– Тридцать дней, – отвечал стражник.

Жители Янакочи вздохнули с облегчением. С тех пор как время то шло вперед, то останавливалось, в зависимости отприказаний судьи Монтенегро, «месяц» или «тридцать дней» – большая разница, месяц может тянуться и целый год – от урожая до урожая. Кто знает, какой сейчас месяц? И даже если это известно, кто знает, сколько в нем дней? Прошлый июнь длился всего три дня, а июль, напротив того, тянулся девяносто дней, и конца ему

не было видно. И потом, даже если знаешь, какой сейчас месяц, все равно не поможет. Месяцы налетают один на другой, сливаются, сплетаются… ничего не поймешь! И дни тоже. Никто не знает, какой сегодня день – то ли средосенье, 19 мартваря, то ли четвергница, 37 июлибря бог весть какого года. Заключенные нашли более эффективный способ считать время: всякий день, который, по расчетам властей Янакочи, мог почесться субботой, альгвасил приносил судье курицу. Такой примитивный прием возымел свое действие: через тридцать дней капрал Бехарано – тоже смягченный с помощью тех же средств – сообщил, что сержант Астокури подписал приказ об освобождении.

А накануне Агапито Роблес вдруг ощутил страшные боли в желудке. Напоили его мелиссовым чаем, надеялись, что пройдет, но к ночи боли так усилились, что Агапито – а он уж чего только не вытерпел в своей жизни – со стонами корчился на постели. Встало солнце, осветило зелено-бледное, покрытое каплями пота лицо выборного.

– Умираю, – прошелестел он. – Отравили меня.

Дрожь пробрала членов Совета Янакочи. На прошлой неделе некий скотокрад, которого поймали в Мичивилке, предупреждал их: «Берегитесь! Говорят, судья собирается отравить вас».

Мается Агапито, а тут как раз стражник Ромуло вызывает его.

– Здесь, – простонал выборный.

– Почему не встаешь, когда вызывают?

– Болею я, сеньор Ромуло.

– Что с тобой?

– Живот болит, сеньор.

Агапито опять скорчился.

– Судья тебя к себе зовет. Поднимайся!

Подняли земляки Агапито, а он даже и стоять-то не может. Ушел стражник. Прошло немного времени – сам сержант Астокури в камеру является.

– Вот уж не везет тебе, Агапито! Как раз сегодня хотел я отпустить вас всех, да только сейчас получил официальную бумагу. Вас вызывают в суд, об убийстве дело.

– Об убийстве?

– Судья Монтенегро обвиняет вас, как участников убийства Амадора Леандро, пеона из поместья «Уараутамбо».

– Но ведь Эктор Чакон сидит в тюрьме в Уануко за это преступление, сержант.

– Не сознается он. А суду требуются виновники. Судья считает, что. Амадор Леандро был убит по вашему приказанию. А ты, как выборный, должен представить оправдания.

– Кому, сержант?

– Судье.

– Доктору Монтенегро?

– У нас разве другой судья есть?

– Не буду я представлять оправдания этому извергу.

– Отказываешься?

– Отказываюсь, сержант.

Сержант Астокури вышел. Агапито Роблес все стонал. В полдень снова отворилась дверь, вошел судья Монтенегро в сопровождении четырех стражников.

– Что с тобой, сын мой? – спросил

судья ласково. И Агапито тотчас же стало легче…

– Живот болит, доктор.

– А почему ты энтеровиоформ не примешь?

– Денег нет, доктор.

– Можно ли так мучиться, когда таблетка всего-то полсоля стоит.

Доктор опустил руку в карман, достал монету, подозвал стражника Паса.

– Ступай, купи энтеровиоформ, а если его нет, то мехораль.

Пас вышел из камеры с разинутым от изумления ртом.

Агапито больше не чувствовал боли – до того растерялся.

– Правда, что ты не желаешь представить оправдания? – добродушно спросил судья.

– Мы с вами враги, доктор, – отвечал Агапито.

– Может, думаешь, что я буду несправедлив?

– У нас с вами серьезный спор, доктор. Я лучше представлю оправдания перед судом в Уануко.

– Но ведь отправлять тебя туда, да еще под охраной, денег стоит. Придется тебе оплачивать расходы. А ты и так бедный. Зачем еще тратиться?

– Мы враги, доктор, – упорно твердил Агапито.

– Мы враги, когда речь идет о земельной собственности. Да у кого, скажи ты мне, пожалуйста, нет тяжбы с соседом? А тут дело совсем другое, тут – преступление. Как судья, я обязан поступать по закону. Разве осудил я когда-нибудь невиновного? Можешь ты это сказать?

Молчание.

– Ну так как?

Выборный колебался.

– Не знаю я, доктор.

– Мне известно, что ты ни в чем не виноват. Мне просто нужны формальные показания, чтобы закрыть дело. Лучше уж поскорее закончить расследование, а то еще кого-нибудь обвинят зря. Надо разъяснить все разом.

– Ну тогда…

– Спасибо за доверие, Роблес. Жду тебя в суде.

И судья вышел. Не скоро пришли в себя члены Совета Янакочи. Никогда еще не видали они судью Монтенегро таким добрым, таким покладистым.

– Судьюто не узнать вовсе! – сказал де ла Вега.

– Вот бы он таким был, когда насчет земли мы прошения подаем, совсем по-другому бы дело повернулось, – промолвил Рекис мечтательно. – Люди меняются с годами. Что ж, может, и судья тоже переменился. Может, он такой теперь все время будет, так и беспокоиться нам не о чем. В Янакоче многим уж надоело воевать-то с ним.

Боль почти совсем утихла. От доброты судьи, от свежего воздуха, от вида оживленной улицы Агапито Роблесу с каждой минутой становилось лучше. Сопровождаемый стражником Пасом, он пересек площадь и вошел в здание суда. Судья Монтенегро, секретарь суда Пасьон и писарь Дель Карпио ожидали его.

– Садись, сын мой.

Пасьон с изумлением уставился на любезного судью.

– Агапито болен, – объяснил тот.

«Неужто и впрямь судья сделался добрым?», – подумал Агапито.

– Агапито Роблес! Излишне предупреждать тебя, что ты находишься в суде и должен говорить только правду. Знал ты покойного Леандро?

– Да, доктор.

– Ты был его другом?

– Нет, доктор. Я с ним двух слов не сказал. Он был пеоном в вашем поместье. А я живу в Янакоче.