Сказания Меекханского пограничья. Память всех слов
Шрифт:
– Спит.
– Я тоже так думаю. Удивительно. – Мужчина и правда был под впечатлением. – Эти иссары тверды, словно скала.
– Думаешь, ее подослали к нам специально? Чтобы шпионила?
– Не знаю. Зачем ей шпионить? К тому же за мальчишкой и слепцом, связанными? Впрочем, я проверил. Ей и правда кто-то разбил голову. И она правда не в курсе, кто мы.
– Почему ты так решил?
Мужчина улыбнулся и пояснил. Мальчик покачал головой с недоверием:
– Ты безумен, ты знаешь?
– Знаю. Но в безумии – вся наша надежда. И в их жадности. Что ты видел в лагере?
– Людей
– Он может нам помочь?
Мальчик затрясся:
– Когда он прикоснулся ко мне, по мне словно змея проползла. Я ему не доверяю.
– Хорошо. Его бы не взяли с собой, не будь он предан хозяину телом и душой. А теперь попробуй уснуть… мой господин.
Фырканье его спутника было единственным ответом.
Бандиты шли день за днем, останавливаясь только в известных им местах, чаще всего там, где их ожидали кувшины с водой и запасы еды. Благодаря тому что им не было нужды везти то и другое, двигались они быстро, делая, по оценкам слепого переводчика, по тридцать – сорок миль в день. Только Мать знала, каким образом он это вычислял.
Деана ехала верхом, с ногами, связанными под брюхом лошади, и уже в конце первого дня начала молиться, чтобы ее убили. Задница, бедра, спина – все болело, словно избитое топорищами, связанные за спиной руки не давали поменять позу, а повязка – понять, где они находятся. Она безвольно покачивалась в седле, и только время от времени, когда почти падала, чья-то грубая ладонь хватала ее за плечо и придерживала.
Первые три ночлега она помнила, как черные ямы, в которые проваливалась, едва снятая на землю, и откуда ее извлекал короткий пинок, предвещающий начало нового мучительного дня. Слепой переводчик поил ее, кормил два раза в сутки, но они почти не разговаривали. Не было времени.
Только на пятый день бегства бандиты пошли медленнее, а их главарь, видя, как Деана снова почти падает с коня, приказал привязать ей руки к передней луке и снять повязку. Похоже, он почувствовал себя уверенней, а девушка поняла причины этого, просто взглянув направо-налево.
Их окружали скалы. Серые, коричневые и красноватые. Путники находились в яре глубиной в десяток ярдов, а когда наконец из него вышли, перед ними открылась путаница тропок, трещин в скалах, осыпей больших камней и ущелий. Деане не было нужды спрашивать, где она находится. Калед Он Берс. Палец Трупа протянулся в их сторону, а бандиты въехали в него с дикой радостью. Самая безводная и безлюдная часть Травахена, где не вьют гнезд даже стервятники. Легенды говорили, что любой, кто здесь заблудился, в несколько дней превращался в высохший труп, всякую ночь, к радости пустынных духов, отплясывающий напропалую.
Но их похитители перемещались в этом лабиринте быстро и не колеблясь, отыскивая им одним известные приметы, что направляли их к новым тайникам с припасами. Вел молодой вожак, за ним ехал старый невольник с железным обручем на шее, рядом с ними – несколько воинов, она, князь со слугой на одной лошади и остальной отряд. Бандиты… хорошо
В очередной раз удалось им перемолвиться с Оменаром только на седьмой день путешествия. До этой поры ночлеги проходили в лагере – бандиты лежали в нескольких шагах от пленников, и каждый шепот бандиты наказывали ударами палок. Но в тот раз они остановились у скальной стены, истыканной дырами небольших пещер, а одна из них вновь послужила им в качестве укрытия. Переводчик накормил ее и напоил, осмотрел рану на голове и сказал, что не будет даже большого шрама.
– Не говори мне о шрамах, – фыркнула она прямо ему в лицо. – Что с князем?
Указала на мальчишку, что лежал лицом к стене.
– Спит. Чувствует себя нормально. Он меньше, меньше нужно и воды. Выдержит.
– А ты?
– Я тоже. Знаешь, где мы?
– Где-то на Пальце Трупа.
– Да. Чувствую перемену в воздухе, слышу беседы. Говорят, что половина дороги позади.
– Куда?
– Хотел бы я знать.
– Может, встретиться с остальными? – пододвинулась она ближе.
Он чуть улыбнулся:
– Ты умна. Да, их было в четыре-пять раз больше. Пей. Медленно. – Он приложил кубок к ее губам. – Сейчас дам тебе поесть. Они убегали сомкнутой колонной первые часы, потом разделились на несколько групп, и каждая ушла в свою сторону. Помедленнее, говорю же. – Он убрал посудину. – Если захлебнешься, больше воды не будет. Но я сомневаюсь, что они планировали встречу с остальными здесь. Какая-то группа могла бы привести за собой погоню. Нет, скорее, остальные оттянули преследователей и разбежались по пустыне. Наши хозяева чувствуют здесь себя в безопасности.
Он мог этого и не говорить. Вот уже трое суток они ехали медленнее, делая, пожалуй, половину пути в день от того, что вначале. К тому же бандиты скалились, перешучивались, сидели в седлах нагло, словно покорители целого мира.
– Мысленно уже подсчитывают золото за князя, – пробормотала она.
– Верно. Ты заметила, они больше не заботятся о том, будем ли мы разговаривать или нет? Они уверены. Раздают сухари и сушки. – Губы его скривила сардоническая улыбка. – Заботятся о нас, обычно невольники получают всего пару горстей червивого зерна. Но ты права, им удалось.
Она удивилась, услышав что-то вроде признания в его голосе:
– Ты ими восхищаешься?
Ответом была издевательская гримаса:
– Почти. Они могут быть врагами, но это не значит, что я их презираю. Презрение к врагу обесчеловечивает того, позволяет приписать ему худшие черты: глупость, трусость, озверение. Из-за презрения мы легче становимся жестокими, чтобы убедиться: враг отвечает тем же, чем утверждает нас в вере, что мы не ошиблись. А потому мы презираем его еще сильнее… В конце этой дороги две ошалевшие от ненависти твари пытаются вцепиться друг другу в глотку.