Сказания о русских витязях
Шрифт:
Индийский государь имел у себя сына, именем Селина, весьма изрядных качеств и превосходного разума. Сего юного князя вознамерился было он женить на Чердане, девице, украшенной всеми прелестями ее пола и одаренной многими добродетелями, к тому ж дочери некоторого подвластного Моголу владетеля. Уже брак сих юных супругов был совершен и торжествован; но на другой день, когда пришли их поздравить с благополучным совершением их союза, то младого князя нашли без чувств лежаща, а Черданы и совсем не обрели. И сколько потом ни прилагали стараний, чтоб юного сего князя привесть в прежнее состояние и возвратить ему дыхание и жизнь, а супругу его сыскать, однако жнив том, ни в другом не успели. Моголов сын остался бездыханен, хотя и казался
Сие проречение, — продолжал Рус, — означало, как видно по всему, какого ни на есть волхва-иностранца, которому боги предсказывали казнь, а по ней освобождение всем бедствующим от него, но ясно сего не объявляли, конечно, по воле высочайшей их судьбы. Хитрые индейские жрецы сие поняли, но, будучи лукавы и корыстолюбивы, кто как растолковал Моголу сие проречение, дабы воспользоваться именем несчастных иностранцев. Что понеже сей причинитель смерти государева сына и хищник его супруги должен быть иностранец и волхв и что не прежде окончится очарование юного князя и возвращение Черданы, пока не истребится железом и огнем сей злотворец, тогда ради всякого приезжающего к ним иностранца предавать, по священному обряду, железу и огню пред истуканом младого князя, пока не сыщется настоящий виновник и смертью своею не возвратит наследника государству.
Прельщенный словами их, Могол согласился на сие варварство по любви к своему сыну и повелел сему нечестивому первосвященнику, который, как видно, в умысле сем был первый, чтобы всякого иностранца предавал он в сей пещере, созданной для сего нарочно, железу и огню, а имение их брал на собор жрецов, которые проклятую сию должность отправлять станут.
После, как окончил жрец сие чтение, — продолжал варяг, — то первосвященник паки начал меня увещевать, чтоб я оживил Селина и возвратил его супругу, но когда я отрекся, что никак сего учинить не могу, не будучи сему злу причастен, тогда бесчеловечный сей жрец приказал готовиться к жертвоприношению, которое определено было производить ночью, оттого что несчастье императорского дома произошло в ночное время. Шествие и обряд оного, — говорил варяг славянам, — я чаю, вы сами видели; и я бы непременно в сию ночь погиб, ежели б боги не послали вас ко мне на помощь, великодушные мои избавители. Вот вся моя история, о которой вам угодно было от меня уведать. Теперь не остается мне иного вам сказать, как представить мой совет, чтоб оставили вы наискорее сии страшные места, ибо разгнанные вами жрецы не преминут нам мстить, объявя в городе о разбитии своем, и, конечно, собрав воинов, погонятся за нами и предадут нас всех смерти.
— Нет, — сказал ему Светлосан, — совету твоему не могу я последовать: возможно ли мне без угрызения совести оставить человеческий род в опасности, когда имею способ ему помочь? В словах твоих нашел я неоспоримое доказательство, которым легко могу разрушить заблуждение Великого Могола и вывести
Сказав сие, приказал он Бориполку сыскать своих коней, а Русу одеться в прежнее свое платье; между тем сам скинул с себя свой меч и отдал варягу, а Левсилов препоясал на себя. Когда Рус переоделся, а Бориполк привел коней, то, не медля нимало, поехали они все трое в Агру. Во время их пути освобожденный от пламени варяг, удивлялся Светлосановой храбрости и великодушию, обещался вечно за ним последовать и принимать вкупе беды и трудности. Славенский князь со своей стороны обнадеживал его своею дружбою и обещал ему разделить с ним равномерно и счастье свое, ежели окончит благополучно свое предприятие и взойдет на престол своего родителя. Обещание сие усугубило к нему преданность Русову и вселило в него великое желание прилепиться навеки к Светлосану. В сих и подобных сим уверениях проехали они большую часть дороги; и когда солнце испустило семицветные свои лучи на половину земного круга, тогда подъезжали уже они к столице индийской, из предместья коей выходила насупротив им превеликая толпа вооруженных луками и копьями людей.
Это была погоня, посланная за ними от Могола и предводимая жрецами, которых славяне разогнали. Сия толпа окружила вскоре северных жителей и хотела было употребить наглость, чтоб принудить их к сдаче, но Светлосан объявил сей дерзновенной куче, что он никого не оставит из нее жива, ежели осмелятся малое сделать им огорчение, но что своею волею поедут они сами в город и предстанут пред их государем. Индийцы немедленно согласились на его предложение и, окружа отвсюду славян, пошли за ними в Агру.
По вступлении их в сей город, народ сбегался со всех сторон, чтобы увидеть таких особ, которые вдвоем одолели и разогнали великое число людей. Наиболее всех привлекал к себе народные взоры Славенский князь: благородный его вид и величественная осанка не иначе его им представляли, как богом, начальствующим в бранях. Индийцы с первого на него взгляда почувствовали к нему великую любовь и почтение и внутренне желали иметь его своим государем. До самого Моголова дворца проводили они Светлосана, не спущая с него глаз, прося богов покровительствовать его и умягчить в пользу его Моголово сердце.
До приезда славян ко дворцу уже индийский государь предуведомлен был об их прибытии и повелел представить их пред себя. Он назывался Абубекиром; нрава был кроткого, но легковерного; разгорячался за ничто и ничем также и смягчался; впрочем, был любитель достоинства и добродетели. Когда славяне предстали пред него, тогда сей император, осматривая их одного за другим, ощутил к Светлосану подобные народным чувствования, ибо внешние сего князя качества представили ему оного витязем, и таковым, каковых он между человеками не видывал, а разве знал по описаниям бытийным. Сие удивление и любовь, которые мы чувствуем к достоинствам, пременили его гнев, которым было он сначала распалился, в приязнь к Славенскому князю и в сладостное удовольствие на него взирать. Пребыв таким образом некоторое время в рассматривании его, напоследок, пресекши молчание, сказал ему:
— Иностранец! Какое ты имел право прервать священный порядок жертвоприношения, исторгнуть от потребления жертву, коей заклинание ласкало меня оживлением моего сына и возвращением его супруги, а сверх того, уничтожая почтение к священному сану (указывая на предстоявших жрецов), разогнать дерзновенно сих богослужителей и умертвить из содружества их великое число?
Посем он умолк, ожидая ответа у Славенского князя, который, нимало не будучи смущен его вопросом, ответствовал ему бодро следующей речью: