Сказания о русских витязях
Шрифт:
— Ах! — вскричал при сих словах Светлосан. — Это был несчастный мой зять, который, возвратив вам жизнь, лишился, может быть, своей от лютого Карачуна!
Сие восклицание вселило в Руса любопытство; он просил Славенского князя рассказать ему о себе, кто он таков. Светлосан, уведомив его о том в коротких словах, просил его доканчивать свою повесть, на что Рус, с охотою согласись, продолжал ее следующим порядком.
Получив таки жизнь, старался я поскорее выехать из Персии, опасаясь вторичного превращения. Слыша много похвального об Индии, поехал я в нее, желая узнать о стране сей обстоятельно. Объезжая многие места, достойные любопытства, наехал я наконец на такое, которое паки лишило бы меня жизни. Некогда в весьма жаркий день, проезжая лавровую рощу, захотелось мне под тенью ее отдохнуть,
Искусством его был я в тот же день от оных освобожден и хотел было от него поехать, принесши наперед мою благодарность за вспоможение его; однако ж был им удержан. Вид мой и образ моих изъяснений столько ему понравились, что захотел он меня иметь при себе вечно и разделять со мною все выгоды своего состояния, а я, видя его к себе приязнь и по любя его также, согласился на то охотно. Напоследок, познакомившись более и сделавшись тесными приятелями, не стали мы скрывать друг от друга ничего: я ему рассказал мои приключения, а он мне свои, кои состояли в следующем.
Природою был он армянин и сын богатого купца; искусству волхвования научился он от своей бабки, которая была родом из Египта. Оставшись после отца своего весьма молод, получил он богатое наследство и употребил его на обучение себя каббалистике, для которой странствовал он по всем частям света и достал себе помощью ее преудивительные вещи, из коих препоясание и меч, которые вы здесь видите, были всего важнее. Прибыв в Индию и проезжая теми местами, в которых напоследок построил себе замок, влюбился он по случаю в нимфу, увидав ее спящую подле источника, мимо коего проезжал. Приятный его вид и ласки, к чему, может быть, наиболее послужило его искусство, склонили ее скоро на его желание, с таким притом условием, чтоб он женился на ней и остался жить в той стране, ибо она ее оставить не хотела. Левсил на все с радостью согласился: женился на ней и построил великолепный замок поблизости от того места, где обитала прежде нимфа.
По любви их и согласию надлежало жизни их продлиться ввек благополучною: любили они друг друга, как любовники, искренни были, как друзья, и верны, как супруги. Левсил открыл ей все свои таинства и сделал ее столько ж искусною в чернокнижии, сколько был и сам. Согласие их и любовь можно б было поставить примером, ежели б они жили в нынешние веки, а в древние времена оных довольно было. Жизнь свою провождали они в беспрерывных весельях и забавах, всякая малость делала им удовольствие; одним словом, век бы их пролетел, как одна минута, если б ненависть и злоба лютого волшебника не дала им почувствовать горестей сего мира. Волшебник сей был Карачун, и самый тот, который превратил Варарана и всех его подданных в камни. Он был весьма влюбчив и корыстолюбив: всех прекрасных женщин похищал он в свой сераль, а дорогие и редкие вещи собирал отовсюду в свои сокровищницы. Об этом известился я от Левсила, ибо он по причине с ним ссоры и также по искусству своему знал о нем обстоятельно, а ненависть его навлек он на себя от следующего приключения.
Построив свой замок и желая великолепным образом торжествовать свой брак с нимфою, позвал Левсил на оный всех знаемых ему волшебников, которые одарили новобрачных редкими и важными вещами по их науке. Свадьба их торжествована была великолепно и весело; уже сопирствующие, наполнившись вином, запели песню в честь новобрачным и, утопая в веселии, ни о чем ином не помышляли, кроме роскоши, как вдруг огненный клуб, провождаемый громом и молниями, влетев к ним
Это был Карачун; сделавшись из огня человеком, подошел он к Левсилу и сказал ему с надменным и насмешливым видом:
— Я очень сожалею, что ты сочел меня ниже всех и не удостоил меня иметь своим гостем; однако ж, я чаю, ты ведаешь, что знание мое и власть могут поколебать вселенную и с самым твоим замком.
— Милостивый государь! — перехватил речь его Лев-сил. — Это не от презрения произошло, а оттого, что я, не имея чести быть тебе знаком, не осмелился тебя просьбою моею трудить, не надеясь притом, чтоб ты удостоил меня своим посещением.
— Извинение не худо вздумано, — вскричал Карачун, — однако уже поздно да и несправедливо, потому что я и незваный сюда приехал, дабы доказать тебе, что я не горд и не сердит.
Левсил, вспомоществуемый прочими волшебниками, старался всячески пред ним извиниться и напоследок, казалось, умягчил его совершенно, как то изъявлял тогда Карачун притворным своим видом.
Левсил посадил его в первое место, а прочие гости сели по своим. Веселье опять повсюду разлилося, и всяк думал об одном вине и пировании. Карачун также показывался следующим общему желанию, однако ж непрестанно задумывался, почасту взглядывая на нимфу. Прочие, быв отягощены вином, сего не примечали, но Левсил, будучи трезв и приемля в том больше всех участия, не пропускал ни одного его взора, коих частые и страстные обороты уверили его вскоре, что он имеет себе в нем соперника. Чего ради получив на него подозрение, предприял его остерегаться, опасался от него себе нападения. Однако ж Карачун, сколько ни был дерзостен, не отважился ничего тогда предприять при собрании волшебников, коих совокупная сила превышала его могущество. Чего ради, по окончании стола, поблагодаря с притворною ласкою Левсила, поднялся на воздух и исчез от всех в минуту.
Левсил, оставшись один со своими гостями, изъяснил им свои подозрения на Карачуна и просил их всех помочь себе в таком опасном для него обстоятельстве. Волшебники, будучи им угощены, охотно согласились на его просьбу и сделали между собою совет, каким образом отвратить от новых супругов нападения Карачуновы. По довольном их о том рассуждении, придумали наконец сделать такое ожерелье для Левсиловой жены, что когда она будет иметь его на себе, то всяк, кто бы к ней ни прикоснулся, ожжется от нее так, как от раскаленного железа. А чтоб и муж ее не претерпел того ж, прикасался к ней, то положили сделать ему золотую цепь, на которую повесить из такового ж металла талисман, на коем начертанные волшебные слова учинят прикосновение его к нимфе невредным.
Выдумка сия весьма показалась новобрачным; они просили волхвов исполнить ее поскорее самим делом, что они и учинили совокупными силами в тот же час и вооружили ими молодых супругов. После чего, по учинении с обеих сторон учтивостей, расстались. Волшебники разъехались по своим жилищам, а новобрачные удалились в объятия любви и сна.
Карачун, заразившись любовью к нимфе, предпринял ее похитить, вследствие чего, вооружившись всеми своими силами, и полетел к ним под вечер, уповая их всплошить и найти неспособными к обороне. Вид принял он на себя семиглавой гидры, дабы страшнее показаться, и в сем образе примчался в Левсилов замок.
Молодые супруги находились тогда в саду, наслаждался приятностью воздуха, а более своими нежностями. Малорослый чародей, увидя их в сем расположении, воскипел сильнейшею завистью и бросился на нимфу, дабы ее похитить из рук нежного ее супруга. Но лишь только прикоснулся к ней, то взревел, как леший, будучи уязвлен пламенем, происшедшим от волшебного ожерелья, которое на ней было. В ярости своей хотел было он растерзать Левсила, думая, что он сему был причиною, но армянин, имея на себе волшебное препоясание и меч, коих силе ничто не могло противиться, поразил его сим оружием и отсек ему одну голову, что так взбесило Карачуна, что, бросясь всем своим телом на Левсила, хотел его разорвать в куски, но, получа еще себе удар, который лишил его другой головы, принужден был ярость свою удержать и прибегнуть к отступлению. Чего ради, приняв прежний вид и вспомоществуем будучи злыми духами, поднялся на воздух, крича притом Левсилу: