Сказания о русских витязях
Шрифт:
Сей божественный глас наполнил всех несказанною радостью; тронутый Богослав сею щедротою небес обещался повсегодно приносить богам равномерную сей жертву, что потом и исполнял точно. После чего, будучи поздравлен от всех жрецов и вельмож, отбыл во дворец в провожании всего двора и народа. По прибытии в оный, повелел он учредить великолепный пир для вельмож и всего двора, а для народа приказал поставить на многих улицах столы, изобилующие всяким кушаньем и питьем. Подобное сему пиршество продолжалось целый месяц, во время коего торжествован был брак Светлосана с Асиядою и Милославы с Вельдюзем, ибо прежнее сих последних сочетание было не докончено и прервано гневом небес.
Добродетельный Богослав, обрадованный толь многими благоприятными случаями, по претерпении долговременной печали, восхотел, чтоб и подданные его восчувствовали подобно ему его радость, чего ради
По кончине сего почтенного князя, вступил по нем на престол Светлосан и, последуя всем его добродетелям, прилагал все свое попечение о соделании своего народа блаженнейшим во вселенной. Старание его было не тщетно: подданные его учинилися счастливейшими из смертных, и ни один народ не дерзал помыслить, чтобы восстать на них войною, говоря следующее: «Кто может восстати на богов и на великий Славенск!» Тако правя мирно, добродетельный Светлосан учинился страшным всем своим соседам и приумножил свою державу, между прочим, и Полотским княжеством, по смерти зятя своего и сестры, ибо наследников по них никого не осталось. Напоследок, дожив до глубокой старости, разделил он обширное свое владение своим детям и скончался благополучно, почти в одно время со своею супругою, будучи оплакан горестно не токмо чадами своими, но и самыми последнейшими из своих подданных.
Сей богатырь не столько славен своею силою, как хитростью и забавным нравом. Родился он в Порусии, в доме первосвященника Ваидевута. Богатырь киевский Чурило Пленкович между прочими благодеяниями дому жрецову включил и сие. Словом сказать, месяцев через девять после отсутствия Чурилы первосвященник долженствовал для сокрытия стыда своего объявить всенародно, что Прелепа имеет тайное обхождение с богом страны той Попоензою, или Перкуном. Обрадованный народ приносил благодарные жертвы пред истуканом сего за столь крайнее одолжение стране своей, и при сем празднестве Ваидевут умел умножить суеверие порусов, заставя идола дыхать огнем и возгласить, что по особливой вере избранных порусов (и как легко догадаться) за частые и изобильные дары и жертвы он, Попоенза, доставляет им от плоти своей непобедимого защитника, который во чреве уже Прелепы, имеет родиться чрез неделю и назван быть Алеса Попоевич [23] .
22
Печатается по изданию: Левшин В. А. Русские сказки, Часть 1. М.,1780. Орфография и пунктуация старой печати приближены к современным нормам. Все подстрочные примечания принадлежат автору.
23
Сие имя простым народом испорчено и обращено в Алешу Поповича.
Неудивительно, что жрец отгадал столь не ложно о поле обещаемого, ибо оный родился уже за два дня пред оным провещанием. Народ недоумевал, чем возвеличить признание свое к Перкуну. Назначен сход под священным дубом, предложено: чем наилучше угодить богу — хранителю порусов, и как почтить супругу его Прелепу? Мнения, голоса и споры началися. Всяк хотел иметь честь выдумать лучшее средство. Народ разделился на стороны. Предлагали, возражали, сердились и готовы были драться с набожнейшим намерением. Одни уверяли, что ничем так богу угодить не можно, как выколоть Прелепе глаза; и догадка сия, как ясно видимо, была самая острая, то есть, что слепая Прелепа не будет прельщаться мирским, следственно, не подаст причины супругу своему к ревности, удобно могущей навлечь гнев его на всю страну. Другие, завидующие столь разумному вспадению и не могшие выдумать лучшего, кричали решительно, что сие богохуление есть, и что предлагающих следует сожещи. Иные, кои были поумнее и кои ненавидели жреца,
— Вы как простолюдины, — вещал он важно, потирая седые усы, — не ведаете совета и намерения богов.
Признались в этом чистосердечно и верили, что он говорит правду. Жрец открыл им, что он, как собеседник богов и ходатай у оных за народ, точно скажет им, что предприять следует.
— На острове Солнцеве, — продолжал он, — то есть на том острове, где солнышко имеет баню и ходит омывать пыль повседневно, лежит камень, и на оном камне написано, что подобает Прелепу и с рожденным от нее сыном отвести в храм Перкунов, назначить им особливый покой, сделать жертвенник и приносить в новолуние изобильные жертвы.
Он обнадеживал, что сей остров заподлинно есть в своем месте, и показал им в доказательство книгу, в которой без сумнения должно быть описанию об оном острове, потому что книга сия писана красною краскою и имеет золотые застежки.
Безграмотные порусы не разумели, что такое написано, и что это за книга, однако верили неопровергаемой истине слов Ваидевутовых, и опасно бы было учинить на то возражение. Они с умилением благодарили первосвященника и бежали в дом его. Прелепа и с сыном увенчана была венками из цветов и на носилках, сплетенных из лык, отнесена торжественно во храм, где жертвенник, новым сим полубогам воздвигнутый, обогащал Ваидевута с каждым месяцем. Жрец радовался о успехе хитрости своей и жалел, что имел только одну дочь, а если б было оных больше, доходы бы его распространились.
Девять лет исполнилось детищу Перкунову, и пакости, им делаемые, были уже несносны. Он шутил без разбору — как над истинным дедом своим, так и над мнимым родителем. В приготовлениях к большим празднествам надевали на истукан венцы из благовонных цветов, но Алеша снимал оные исподтишка и надевал на идола овчинную скуфью или выводил ему усы сажею, к великому соблазну народа. Истукан Перкунов был внутри пустой, и жрец сажал в него своего внука, затверживая ему за несколько дней слова, как следовало говорить народу из идола, и которые суеверная чернь принимала за глас самого бога; но вместо сих важных слов, когда Ваидевут просил, стоя на коленях, ответа, Алеша кричал в истукан петухом, кошкою или брехал собакою. Жрец сердился, дирал за волосы пакостника и, наконец, когда сей не унимался, вышед из терпения, высек его очень больно розгами, но сие не прошло ему самому без отплаты.
Ваидевут, видя, что не можно ему употреблять внука своего к подаянию ответов, долженствовал исполнять оное сам. Празднество началось, и жрец по отправлении всесожжения влез в истукан. Огнь выходил изо рта Перкунова, народ доволен был ответами, обряды кончились, и следовало жрецу выйти вон. Однако рассерженный Алеша отмстил деду своему сверх всякого его ожидания. Он вымазал истукан внутри живою смолою, которой липкость умножилась от раздувания трута. Когда надлежало Ваидевуту выпускать огонь, борода и волосы его прилипли. Ужасно суетился он выпростать себя, но по тесноте места было то неудобно. Он вертелся, досадовал, рванулся вдруг и лишился своей бороды, лучшего своего украшения. По несчастию, в Порусии без бород ходили одни только палачи; каково ж было поругание сие Ваидевуту! Он скрывался под разными причинами от приходящих и, как не сомневался, что обязан тем своему внуку, выгнал оного из храма Попоензова и запретил под смертию оставить немедленно Пору сию. Прелепа оросила его родительскими слезами, открыла ему истину, кто был его прямой отец, и велела шествовать в Киев. Порусы утешены были скоро о лишении чада Перкунова. Прелепа награждала им сие неусыпно, и борода Ваидевутова выросла.
Изгнанный Алеша шествовал в Россию, и хотя имел только тринадцать лет тогда, на рост его и сила были чрезвычайны. Дубина и жреческий нож составляли его оружие. В полях литовских уже он находился, где в то время обитали аланы, народ храбрый славенского отродия. Увидел он, продолжая путь, на утренней заре раскинутый в лугах шатер и близ оного стоящего коня богатырского. Доспехи и оружие висели на воткнутом коле, и связанный невольник караулил вход. Любопытствуя узнать, кто был сей вверивший безопасность свою невольнику, и что за глупец, имеющий способность уйти и, однако, караулящий того, кто ему связал руки, подошел он тихо к самому шатру. Невольник дремал, но, увидя незнакомого, хотел было закричать. Сей показал ему свой жреческий нож и принудил к молчанию.