Сказания о русских витязях

Сомов Орест Михайлович

— Кто ты? — спрашивал Алеша тихим голосом.

— Я русский, — отвечал невольник пошептом.

— Ты дурак, — продолжал Алеша.

— Нет, — говорил тот, — я служил князю Киевскому начальником над тысячью всадников.

— О! сие не препятствует, — подхватил Алеша, — бывают ваши братья, коим жалко бы поверить тысячу свиней. Для чего караулишь ты того, кто тебя связал? Ноги у тебя свободны, что мешает тебе бежать?

— Какое средство бежать? Знаешь ли, кто меня связал? Здесь в шатре опочивает Царь-девица. Богатыри не выдерживают ее ударов, а конь сей может сыскать духом, хотя бы я ушел за тысячу верст. Она ездит по свету, побивает богатырей и недавно, проезжая Русскою землею, наделала ужасные разорения. Богатыри наши Добрыня Никитич и Чурило Пленкович не случились на тот час, ибо поехали на игры богатырские к князю Болгарскому. Меня послали противу ее с тысячью и думали, что легко управиться с женщиною. Мне приказано было привезти ее живую в Киев, но она перелущила моих всадников и меня взяла в плен. Два месяца я должен стеречь вход шатра сего. День я хожу

свободен, а на ночь она меня связывает. В первый день покусился было я уйти, но Царь-девица догнала меня и отвесила мне ударов пять плетью, от коих я с неделю с места не вставал, и заклялся больше не бегать.

— Беги ж теперь, — сказал ему Алеша, — я останусь на твоем месте, — и развязал ему руки, укрепленные веревкою шелку шемаханского.

Невольник не думал долго и стал скоро невидим, а освободитель его подошел к коню, погладил оного и подсыпал ему из мешка белой ярой пшеницы. Конь доволен был сею ласкою, начал спокойно кушать и не ржал ни разу.

— Посмотрим сию богатырку, — говорил он сам себе. — Чудно, если не солгал тысячник киевский!

И входил в шатер с твердым намерением отмстить за обиду той земли, где отец его был в чести и славе.

— Жалко будет, — думал он, — если девка сия сильнее тех, кои в Порусии раскладывают огонь пред святым дубом.

Он приблизился к кровати. Девица спала крепко. Сама Лада, богиня любви, ничуть не имела столько прелестей, колико оных представилось ему. Он поражен был оными и должен уже был отмщать и за себя. Похваляют осторожность. Сию употребил и Алеша Попович. Он привязал к кровати весьма тихо, но крепко руки и ноги разметавшейся красавицы и учинил приступ. Видеть и целовать ее было необходимо. Богатырка пробудилась, гнев ее описать не можно. Она старалась перервать веревки, но Алеша помогал оным руками. Она кляла, ругала дерзкого, но принуждена признаться побежденною. Нахал играл ее прелестьми, смеялся ее клятвам, запрещал ей связывать руки русским тысяцким и, взяв ее оружие и доспехи, уехал на ее коне. Раздраженная богатырка кричала ему вслед, что он не скроется от ее мщения, хотя бы ушел за тридевять земель, что она вырвет его сердце из белых грудей. Победитель ответствовал, что нет ей нужды искать его столь далеко, что в Киеве найдет его к своим услугам, и погонял коня.

Приближался он к столице царя Аланского и нашел оного стояща в полях со всем его войском. Богатырь Кимбрский, именем Ареканох, имеющий при себе девять исполинов, напал на его земли и требовал за себя в супружество единочадную дочь его. Два уже сражения потеряли аланы, не хотящие выдать государя своего поруганью, чтоб богатырь рода низкого взял силою наследницу их престола. Готовились к последнему, долженствующему решить участь государства Аланского, ибо последние силы собраны были для отпору наступающего неукротимого Ареканоха. Алеша Попович узнал о сем, явился на отводном карауле и велел вести себя к царю Аланскому.

Царь, видя дородство его и богатые доспехи, не сомневался, чтоб не был он богатырь. Он спросил Алешу, откуда он и какую до него имеет нужду.

— Я уроженец поруский, богатырь русский, и обещаю побить исполинов и привезть к тебе голову Ареканохову, — сказал Алеша.

— Не много ли ты обещаешь? — говорил царь. — Слыхал я про богатырей русских, но испытал уже силу Ареканохову.

— Много ли, мало я обещаю, — подхватил Алеша, — какой убыток вам, если и не сдержу я слова своего? Я иду один; но обещайте мне, если привезу к вам голову богатыря Кимбрского, признать, что один Владимир-князь Киевский Всеславьевич должен подавать законы всему свету, что нет в свете сильнее, могучее богатыря его Чурилы Пленковича и что сын Чурилин Алеша Попович освободил царство Аланское от погибели. Обещайте возвестить сие чрез посольство свое князю Русскому.

Царь согласился, и тем удобнее, что не ожидал столь многих успехов из похвальбы младого витязя. Но утро решило его сомнение. Богатырь русский, хотя чувствовал крепость руки своей, хотя надеялся на остроту своего разума, но не мог уснуть во всю ночь. Опасность предприятия повергала его во многие размышления. Невозможно казалось ему управиться вдруг с девятью исполинами и богатырем, оными повелевающим. Но как Ареканох воевал не один, а вспомоществуемый исполинами, то считал за извинительное употребить противу его хитрость. На сей конец встал он в полночь и пошел в стан Ареканохов, находившийся в виду, ибо свет от луны освещал златоверхий шатер сего богатыря. Подкравшись с великою осторожностью, нашел он исполинов, спящих по два рядом. Рост оных был необычайный и мог бы привести в ужас всякого, кроме сына Чурилина. Исполины спали крепко. Алеша имел способность осмотреть оных и выдумывать средство к низложению их. Престрашные, с железными шипами, дубинки, составлявшие единственное их оружие, прибрал он к стороне. Всего удобнее казалось ему истребить исполинов собственными их руками, и выдумка его была весьма удобна. Во-первых, подошел он к коню Ареканохову, который стоял совсем оседлан. Он обласкал его, подсыпав ему пшеницы, размоченной в сыте медовой, и после подвязал оному под хвост пук крапивы и репейнику колючего, также, ослабив подпруги, подрезал оные так, чтобы должны были при скакании необходимо оборваться, и после подтянул седло. Потом подошел к исполинам и связал оным попарно волосы друг с другом очень крепко, а девятому, коему не было пары, надел на шею веревочную петлю и конец ее привязал к одному исполину за ногу. Все приготовлено, и следовало начинать побуждение к междоусобной драке. Алеша употребил к тому острие жреческого ножа своего, которым

за один раз отрезал нос исполину, к коего ноге укреплена была петля, и с великим проворством черкал по лицам и прочих, так что каждый лишился глаза, либо губы, или уха, не видя, откуда получил удар сей. Лишенный во-первых носа имел честь начать сражение. От превеликой боли забрыкал он ногами и удавил товарища, имеющего петлю на шее. Но как не ожидал, чтобы поругание сие произошло, кроме от товарища, близ его спящего, ибо чувствовал, что сей его тянет еще и за волосы, то начал он бить и кусать зубами. Тот по разным причинам готов был отмщать себя и вертел удары сугубою отплатою. Прочие исполины спросонья и от боли охотно употребили пример товарищей своих и увечили себя изо всех сил. Алеша подстрекал жар их, пуская им в головы камни, и имел удовольствие видеть их истребивших себя собственными руками, понеже исполины умолкли тогда только, как иной остался без головы, оторванной руками того, коему перегрыз горло, другой удавлен в объятиях того, которому раскусил голову. Словом, Ареканох пробудился от сна богатырского, избавленный от труда разнимать своих помощников. Он надеялся еще на силу свою и чаял, что управится с воинством, не имеющим ни одного богатыря во всем своем множестве, но увидел скоро, что наглая сила бывает должна уступить разуму.

День настал, провозвестник царя Аланского кричал богатырю, чтоб выезжал он на бой с витязем, желающим один на один с ним переведаться и усмирить его гордость. Ареканох, раздраженный уже потерею своих исполинов, коих междоусобию не понимал он причины, тотчас сел на коня своего и с высокомерием выступил пред воинский стан аланов. Царь, предваренный о истреблении исполинов и имеющий надежду на искусство и отважность богатыря Русского, стоял на возвышенном месте со своими воинами и смотрел, исполненный ожидания, на своего ратоборца, который, смело приближась к Ареканоху, сердил его разными досадительными словами. Ареканох был толст и имел великое брюхо. Алеша называл его лягушкою, жеребною кобылою и советовал для пощады чрева его возвратиться домой, а выслать своих исполинов, ежели есть оные у него еще в запасе. Ареканох скрыпел зубами и готовился рассечь надвое дерзкого. Он кольнул коня в бока острогами и принудил к скоку. Алеша в тупой конец копья своего вколотил шило и ждал успеха прёдприятой хитрости. Конь Ареканохов, начав скакать, почувствовал действие крапивы и спиц репейника. Не привыкший к такой насмешке, начал он из всех сил брыкать задом и передом. Богатырь гневался на свою скотину и думал ударами возвратить его к должности, но крапива удерживала оного в прежних расположениях. Конь лягал, прыгал, становился на дыбы и наделал превеликих хлопот своему хозяину. Алеша, только и ожидавши сего происшествия, подоспел на помощь. Он вдогонку колол шилом коня и богатыря в черные мяса. Конь усугубил скок и брыканье, подпруги лопнули, и богатырь, слетев с седлом чрез голову, отбил себе зад. Царь Аланский со всем войском подняли громкий смех, взирая на неудачу своего неприятеля, да и нельзя было не хохотать, ибо Алеша колол коня и богатыря шилом с таковыми забавными ужимками, что рассмешил бы и мертвого. Он кричал странным голосом, когда конь помчал богатыря. Конь же, давши перебяку всаднику своему и настрекавши задние свои, продолжал брыканье, визжал и кувыркался. Конные аланцы бросились ловить оного, а Алеша слез с лошади, чтобы связать богатыря, ибо не хотел ему срывать голову. Ареканох собрал было остаток сил противиться, но один туз крепкой руки богатыря русского принудил его к покорности. Алеша Попович снял с него оружие и доспехи, связал его в корчажку и, вороча позади седла своего, привез к царю Аланскому.

Не можно было не иметь почтения к богатырю, избавившему от столь опасного нападателя страну Аланскую и явившему себя в то ликом равнодушии в час сражения. Царь благодарил несказанно Алешу Поповича и предлагал ему великий чин в своем государстве, но сей требовал только исполнения данного слова, которое сдержано в точности. Великолепное посольство предстало пред Владимиром. Благодарили оного торжественно за одолжение, его богатырем оказанное. Самодержец русский не знал о сыне Чурилы Пленковича, спрашивал у отца, но сей не мог ничего вспомнить. Послы одарены возвратились к удовольствию царя Аланского. Между тем побежденный Ареканох удержал жизнь по просьбам своего победителя и наказан только вечным заточением. А торжествующий богатырь простился с царем Аланским и пробирался в земли русские.

Расположа проехать сквозь Великую Польшу, спрашивал он, прибыв в оную, о ближнем пути. Указывали ему кратчайшую дорогу, но уверяли, что оная с тридцать лет учинилась непроходимою, и объявляли причину оного, что в середине леса, простирающегося на сто верст, находится древнее капище, в коем погребен великий волшебник польский, который умерщвляет всех мимоходящих.

Больше сего не нужно было неустрашимому богатырю. Он поехал путем указанным и под вечер прибыл к капищу. Развалившаяся и мхом заросшая ограда окружала оное. Трава в поле росла внутри ограды и представила тем место сие удобным к ночлегу. Богатырь расседлал коня и пустил на свежий корм, а сам, вынув из сумы дорожное кушанье и флягу с вином, расположился на паперти ужинать.

Смеркалось уже. Великий стук поднялся в капище, двери растворились навстречь, и толстый поляк начал выглядывать из оных.

— А, господин хозяин! — сказал богатырь. — Не прогневайся, что я без спросу остановился здесь. Я думал, что дом этот пустой.

Поляк скрыпел на него зубами.

— Пожалуй, не сердись, — продолжал богатырь, — милости прошу покушать дорожного, — и, налив чарку вина, подносил ему.

Поляк не принимал и сверкал глазами, раскалившимися, как уголь.