Скажи, что любишь
Шрифт:
— У кого-то расшалилась фантазия?
Фантазия у меня шалила вначале, когда от счастья, что мне достанется такой муж, я была готова прыгать по облакам и блевать сахарными пончиками.
— Никаких фантазий, Кир. Меня не устраивает наш брак.
Он хмыкает:
— Даже так…
— Даже так, — киваю.
— И что же тебе не нравится, дорогая моя жена? — Слово «жена» в его устах созвучно со словом «табуретка», — я нарушаю какие-то обязательства? Ты чувствуешь себя обделенной? Чего-то недополучаешь?
Тебя…
Но это так, бред, никому ненужная лирика.
— Мне не нравится твое отношение. И то, что ты не в состоянии защитить семью от постороннего вмешательства. То, что сегодня произошло – это унизительно.
Смолин досадливо морщится и все-таки признает вину:
— За Олесю извини. Я не думал, что она такая дура. Я отдал распоряжение, чтобы ее и на пушечный выстрел в нам не подпускали. Больше ее поблизости не будет.
— Будет кто-то другой?
Не отвечает, но ответ я и так знаю. Конечно, будет. Вокруг него вечно вьются и блондинки, и брюнетки, и рыжие. С губами, без губ, с сиськами по пуду и с прыщами, на которые даже лифчик не требуется. Богатый красивый мужик – это как горшок с медом. Пчелы от него просто дуреют.
— Свет, это снова ревность?
Да, я когда была такой дурой, что призналась Кириллу в своих чувствах, и даже наивно ждала чего-то в ответ.
— Я не ревную, просто противно.
Смолин подходит и останавливается так близко, что я чувствую тепло его тела. Отступать некуда, позади подоконник и холодное стекло. Я запрокидываю голову и спокойно смотрю на мужа.
Он неспешно поднимает руку, прикасается ладонью к моей щеке. Медленно, обрисовывает линию скул, спускается к губам. Большим пальцем проводит по нижней, слегка оттягивая ее. Рассматривает меня. Спокойно и без единой эмоции, а у меня пульс зашкаливает. В груди долбит так, что ребра трещат.
— Ты забыла, что наш брак – это не про любовь?
От того с каким равнодушием он это произносит, острый ледяной шип еще сильнее впивается под ребра. Но снаружи этого не заметно.
С легкой, ничего незначащей улыбкой я отстраняюсь и убираю от себя его руку:
— Ты не даешь об этом забыть, Смолин. Но сейчас дело не в любви.
— А в чем?
В том, что я не хочу, чтобы мой ребенок жил в атмосфере, когда родители друг другу, как чужие люди. Я не хочу, чтобы однажды к моему сыну подвалила какая-нибудь губошлепка со словами о том, что папа не любит ни его, ни маму. Я не хочу сочувствующих взглядов и пересудов за спиной. Я не хочу больше улыбаться и делать вид, что все хорошо, когда мы выходим куда-то вместе.
— Ни в чем. Я устала и мне нужен развод.
Смолин смотрит на меня, как на бестолковую куклу:
— Свет, когда наши отцы задумывали этот брак, я был против. Ты помнишь об этом?
Отвожу взгляд.
Конечно, помню. Кирилл тогда сразу сказал, что
— Просто ты был умнее меня, — не скрывая горечи, признаю очевидное, — но какой бы брак между нами ни был, я не давала своего согласия на то, чтобы об меня вытирали ноги.
— Я груб с тобой? В чем-то отказываю? Не забочусь? По-моему, все пункты соблюдены.
Кроме одного. Ты меня не любишь…
Но этого пункта не было в договоре, как и пункта про верность.
— Остальное – мое личное дело, — сдержано продолжает он, и мне отчаянно хочется ударить его, отвесить пощечину, чтобы руке стало больно. Потому что его спокойная рассудительность убивает.
— Мы разводимся, Кир, — цежу сквозь зубы и, отпихнув его с дороги, пытаюсь уйти.
Он ловит. Хватает за запястье, сжимая его до боли, вынуждает остановиться.
— Ты прекрасно знаешь, что это невозможно. Или забыла про договор? Нам никто не даст развестись.
Боже, как жжет в том месте, где он прикасается! Кажется, вот-вот и кожа расплавится.
— Это ты забыл. Вы все забыли. Договор – это не кабала, не контракт на пожизненное рабство. Брак может быть расторгнут, по желанию одной из сторон.
Смолин тихо смеется:
— Про неустойку напомнить?
— Мой адвокат уже все посчитал.
Впервые с начала разговора он подбирается, откидывая маску равнодушного сукина сына. Взгляд становится жестким:
— Готова все отдать.
— Забирай, — выдергиваю руку из его захвата, — только подпись не забудь поставить в нужном месте.
— Думаешь, отец погладит тебя за это по голове?
Об отце я вообще не думаю. Я для него – товар, золотая кобыла, которой можно торговать ради своей выгоды. К сожалению, я поняла это слишком поздно. Когда пришла с чемоданами домой, после того как Смолин впервые показал, что для него значу я и наш брак. Рыдала, говорила, что хочу развестись. А отец вместо того, чтобы заступиться и утешить, приказал возвращаться обратно и не страдать херней.
— Мне плевать, Кир. Просто дай мне развод. Остальное – не твоя проблема.
Он растягивает губы в ленивой усмешке:
— Я подумаю над твоими словами… Если будет время.
— Будь добр, постарайся его найти.
Потому что у меня каждая неделя на счету. Еще месяц-полтора и придется притворяться, что люблю пожрать, и это от пиццы и бургеров начал расти живот. Впрочем, Смолин не дурак, его таким не обманешь.
— Всего хорошего, — киваю и ухожу с кухни, чувствуя, как его взгляд неотступно следует за мной.