Скажи, что любишь
Шрифт:
Спустя пять минут снова поступает от него звонок, только в этот раз не простой, а видео, через один из мессенджеров.
Я тут же тыкаю на кнопку:
— Ну как?
Картинка на экране четкая. Телефон установлен так, чтобы было видно пеленальный столик. Самого Кира в кадре не было.
— Кирилл? — зову его дрожащим голосом.
Где-то за пределами видимости слышна возня, шаги и пыхтение.
Наконец появляется Смолин с Ксюшей на руках. При этом выглядит так, будто ему дали гранату, и она
— Аккуратнее, — шепчу, — аккуратнее. Голову держи.
Он выкладывает ее на столик. Детка сонно куксится, кряхтит и тянется, сжимая маленькие розовые кулачки.
Глотаю снова подкатившие слезы. Злюсь. Не до глупостей сейчас.
У Смолина на лбу выступает испарина.
— Ну…командуй.
Вы когда-нибудь командовали мужиком, который умеет вести бизнес, но детей только по телевизору видел? Я нет. Даже теряюсь на миг, но потом ловлю панику, выкидываю ее к чертовой бабушке и концентрируюсь на проблеме. Ребенок – главное, а все эти охи-вздохи, могу-не могу вторичны.
— Так, — втираю мокрую от волнения ладонь и перехватываю поудобнее мобильник, — сначала помыть. Переодеть, потом накормить.
— С банками я разобрался, — поспешно сообщает Смолин. — Там все просто.
Конечно просто, когда инструкция есть.
— Ну и тут не сложнее, — заставляю себя улыбнуться. Нельзя его пугать. Мужики народ нежный, сейчас в обморок хлопнется и все, хана, — распаковывай ее.
— Ага, — тянется к ползункам.
— Стоп! Рука помыл?
— Помыл.
— Тогда продолжай.
Он стягивает розовые ползунки с маленьких ножек, потом расстегивает памперс.
— Эх ты ж ёб….
— Не матерись при ребенке!
— Да тут добра, как от носорога. Как маленькая девочка могла сделать все это?! — бывший муж явно словил когнитивный диссонанс.
— Она старалась, — бухчу, как курица наседка, — бери салфетки, вытирай. Потом надо будет помыть.
Смолин громко сглатывает, и тянется за пачкой:
— Это же надо столько нахезать! — ворчит, но трет.
Ксюха грызет кулак, наблюдает за ним мутным взглядом, кажется, думает орать или еще рано.
— А это блин что? — он указывает на пипку, болтающуюся на пупке.
— Пупочный зажим.
— И что будет если разжать?
— Что-что…развяжется на фиг, — ворчу, — не трогай.
— Не буду, — Кир сама покладистость.
С памперсом, наконец, покончено. Кирилл сворачивает его в комок и бросает в корзину.
— Теперь надо ее помыть. Теплой водой.
Смолин не шевелится, смотрит на розовый комок, беспорядочно двигающий крошечными конечностями. Потом переводит взгляд в камеру.
Глазищи большие, голубые, бестолковые.
— Вот так ее берешь, — я демонстрирую на подушке, потому что больше поблизости ничего нет, — переворачиваешь, кладешь на предплечье. Второй рукой моешь.
Беспомощно шмыгает носом. Бедолага, к такому его жизнь не готовила.
— Кир, — зову, — понял?
Кивает.
С замиранием сердца смотрю, как он берет Ксюшу. Получается неплохо. В его больших сильных руках она выглядит вообще крошечной. Куксится недовольно и пищит.
— Что не так? — тут же дергается Кир.
— Все так, это был предупреждающий писк. Сообщает, что время на исходе. Не тормози.
— По-мо-ги-те, — беззвучно, но совершенно четко произносит Смолин и уносит ее в ванну.
Я слышу шум льющейся воды, слышу, как он бухтит, набирая какую-то чушь. Ксюха кряхтит все громче. Спустя пару минут, они возвращаются. Смолин белый, как полотно, глаза дикие, а Кнопка замотана в плюшевое полотенце, из которого торчит только мордаха.
— Скользкая, как глист.
— Запаковывай.
Он довольно неплохо справляется с памперсом, даже застегивает относительно ровно.
— Теперь корми.
Снова берет дочь на руки, прихватывает с собой телефон и отправляется на кухню.
Ему очень повезло, что детеныш спокойный. Смолин успевает развести и подогреть смесь, прежде чем одинокие всхлипы переходят в заливистый плач.
Кир сует резиновый сосок в маленький розовый рот и облегченно выдыхает, когда Ксюха с деловым сопением присасывается к бутылочке.
Вдоволь насосавшись, Ксюша с блаженным видом отваливается от бутылочки и начинает засыпать.
— Подержи ее столбиком.
Смолин послушно укладывает малявку себе на плечо, придерживая голову одной рукой.
— Она меня сейчас обрыгает? — спрашивает обреченно.
— Надеюсь.
Спустя минуту так и случается. Кирилл воспринимает это стоически:
— Я перезвоню.
Продолжая удерживать телефон возле уха, я откидываюсь на подушки и пытаюсь перевести дыхание. Кажется, все это время я не то, что дышать, моргать и то боялась. Но вроде все прошло нормально. Кирилл справился.
Странно в этом признаваться, но как отец он оказался далеко не так плох, как я ожидала. Удивил.
Перезванивает он мне минут через двадцать. Уже переодевшись в свежую футболку, с влажными после душа волосами.
— Как ты? Жив?
— Не уверен, — вымученно улыбается и вытягивает перед камерой правую руку. Она мелко подрагивает.
— Это нормально. В первые дни я вся тряслась.
— Утешила, — тяжело опускается на диван, — я бы не отказался от пары стопок успокоительного.
— Перебьешься, — мнусь, потом все-таки признаюсь, — ты молодец, достойно продержался.
— Да, я такой, — хвастливо выпячивает грудь, но тут же сдувается и снова приваливается к спинке дивана, — ты меня лучше порадуй. Скажи, что она будет спать до девяти утра.