Скажи, что любишь
Шрифт:
— Думаешь, получится?
— Ты же знаешь, я упрямый. Если цель ставлю, то не успокоюсь, пока не добьюсь своего.
— Звучит, угрожающе, — я пытаюсь незаметно вытереть потные ладони о колени, но Смолин замечает этот жест и перехватывает мои руки.
— Я тот еще террорист. Но обещаю, что больше не причиню тебе боль.
Черт, как хочется поверить, но за десять минут невозможно вытравить плохие воспоминания и свети рубцы с раненного сердца.
— Интересно на какой из губошлепин ты забудешь об этих обещаниях?
Кирилл
— Ни на какой. Я свой выбор сделал.
Он не сомневается, не юлит, не оставляет себя поле для маневра.
— А если я буду говорить нет? Долго и упорно. Что тогда? Куда либидо денешь? Или днем будешь заливать мне о любви, а ночью скидывать напряжение с какой-нибудь губастой свистулькой, — мне неприятно об этом говорить, но молчать нет смысла, — если так, то не трать мое время и просто отпусти.
— Ты хочешь, чтобы я тебя отпустил? — он пытливо смотрит мне в глаза.
— Я хочу знать наверняка, что тот, кто просит о втором шансе и говорит о своих чувствах, больше не предаст и не назовет «навязанной обузой». Нет смысла второй раз нырять в бездну, если однажды страховка уже подвела. Как считаешь?
— Ты – не обуза. И я готов доказывать это столько времени, сколько потребуется на то, чтобы у тебя пропали сомнения, — его ладони горячие по сравнению с моими холодными и дрожащими, — Я не в праве чего-то ждать от тебя или требовать. Я прекрасно это понимаю. Просто дай нам шанс. Остальное я сделаю сам. Теперь моя очередь бороться за наше будущее.
Я пьяна от его слов и собственных ощущений. Задыхаюсь.
Слишком остро и отчаянно сложно, но… но я хочу, чтобы за меня боролись. За нас. За Ксюху, которая заслуживает того, чтобы у нее были оба родителя.
— Хорошо, — прикрываю глаза, собираясь духом, — я готова попробовать. При условии, что ты не станешь давить на меня и торопить.
— Никакой спешки.
— Если еще раз сделаешь больно…
— Ни за что.
— Или предашь…
— Никогда.
Звучит уверенно, но я все-таки довожу свою мысль до конца.
— Если поступишь так, то я, не раздумывая, вычеркну тебя из своей жизни. В этот раз навсегда.
— Я понял.
— И это… — смущаюсь, — замуж можешь не звать. Не пойду, пока не буду уверена, что у нас есть будущее. И все недовольные могут идти лесом… Я имею в виду своего отца прочих родственников.
— Согласен. Все лесом, — Смолин предельно серьезно кивает, но голубые глаза улыбаются.
Он меня смущает.
— Возможно, ждать придется очень долго.
— Я самый терпеливый сукин сын на свете. Ты же знаешь.
Я знаю только одно. Я – безумная, раз снова ввязываюсь в эту авантюру, но именно сейчас чувствую себя более живой, чем за несколько прошедших лет. И да, я верю голубоглазому демону, но ни за что в этом не признаюсь, пока он докажет серьезность своих намерений.
Я
Слова заканчиваются. Мы просто смотрим друг на друга и молчим. Между нами много боли и ошибок, но есть и надежда, которая с каждой секундой становится все крепче.
Я не могу разорвать зрительный контакт и не хочу. Не дышу, когда Кир касается моей щеки и ведет кончиками пальцев по коже. Снова привыкаю к его прикосновениям. Теперь они другие. В них есть то, чего раньше не хватало. Чувства. И притяжение.
Именно оно медленно, но верно подталкивает нас друг к другу.
Я испытываю потребность поцеловать его. Заново узнать, каковы его губы на вкус. Безрассудно? Да. Страшно? Очень. Хочу ли это прекратить? Нет.
Но в самый ответственный момент, когда между нами остаются считанные сантиметры, из комнаты раздается требовательный плач.
Кирилл криво усмехается и отпускает меня:
— Вперед. Принцесса ждет нас.
Я иду к дочери и меня поматывает. Я будто хмельная.
И, кажется, непростительно счастливая.
Эпилог
Полтора года спустя
Гости снуют по залу, а мне так жарко, что рвусь на свежий воздух.
На улице лето, и уже неделю стоит прекрасная погода. Не жарко, и без дождей. Хочется сбежать куда-нибудь на природу, в загородный дом, и неспешно качаться на гамаке, попивая апельсиновый сок из высокого бокала.
— Сама значит сбежала, а меня на растерзание толпе оставила? — раздается ворчание позади меня и на талию ложатся чужие руки.
Хотя какие они чужие? Свои, родные. Те, к которым я привыкла, и которые защищают от невзгод.
— Что-то я притомилась, — честно признаюсь и приваливаюсь к широкому плечу, — слишком неугомонный ведущий. У меня уже голова кругом. А гостям нравится…
— Предлагаю по-тихому сбежать. Уверен, никто даже не заметит нашего отсутствия.
— Заметят. Молодожены как никак.
Да. Я снова в белом платье. Снова гости и кольцо на безымянном пальце. Через час-другой снова придется метиться веником в толпу. И снова Смолин рядом.
История повторяется, с одной лишь разницей. В этот раз ВСЕ по-другому.
Платье – простое и элегантное, без оборок, подъюбников и прочей ерунды. Кольца – без насечек. Гости – не те, которых пригнали родители, чтобы похвастаться свадьбой детей, а наши, которых мы сами позвали, наплевав на недовольство родственников. Место – уютный маленький ресторанчик, а не огромный холодный банкет-холл. Ведущий – молодой и озорной, не позволяющий заскучать ни на минуту.