Скажи, что простишь
Шрифт:
— Что же ему не гулять что ли? — возмущается хозяин, — пусть детей своих на поводках и в намордниках держат, а зверю свобода нужна.
— Свобода? Расскажете о этом в полиции.
— Заявишь, что ли? — мужик нагло улыбается, демонстрируя отсутствие половины зубов. Вторая половина, кстати, тоже не очень – желтая, кривая, прокуренная.
— Даже заявлять не придется. Свидетелей полно.
С этими словами Егор достает из кармана корочки, сует их в нос мужику, потом снимает на телефон псину,
Хозяин чудовища меняется в лице:
— Мы уже уходим! — и волоком тащит упирающуюся собаку прочь, а сам бухтит себе под нос, — нарожают детей, выпрутся из домов, а животным гулять негде.
Кажется, о том, что для выгула животных есть места и определенные правила, он даже не догадывается.
Сладкая парочка уходит.
— Ни хрена себе Дружок, — выдыхает Егор. Убирает липовые корочки обратно в карман и оборачивается ко мне, — ты как?
Я икаю и беспомощно смотрю на него.
— Сп…спас…спасибо, — зубы стучат, выговорить очень сложно.
Егор морщится и идет ко мне:
— Вставай. Жопу застудишь, — хватает под подмышки и рывком ставит на ноги.
А ноги-то и не держат. Меня ведет в сторону, но бывший муж перехватывает за талию, и тянет на себя, впечатывая в себя. Наше дыхание на контрасте. Я вообще не дышу, а у него грудь ходуном ходит.
Так близко. И так не хочется отпускать, потому что рядом с ним не страшно.
И я даю слабину. Маленькую, но такую нужную для меня и моего измученного сердца. Я не вырываюсь, не отталкиваю его от себя, а наоборот висну на его руках, позволяя быть себе маленькой и беззащитной.
Из глаз сами по себе бегут слезы. Я не реву, но горячие мокрые дорожки обжигают щеки. В груди пульсирует гигантский комок, распирая настолько, что еще немного и ребра треснут.
— Ну ты чего, — Егор бережно проходит пальцами по моей щеке, — так сильно испугалась?
Закусив соленые губы, смотрю на него. Слезы бегут еще сильнее.
Тогда Малов притягивает меня к себе, и обнимает. Просто закрывая собой от остального мира. Как тепло… И как горько.
Всхлипываю.
— Все, выдыхай, Лен. Они ушли. И Дружочек и фуфло это беззубое.
Я сильнее цепляюсь за его куртку и киваю. Мне так не хочется его отпускать, но надо. Мы друг другу никто. Просто бывшие.
Пытаюсь отстраниться, но все еще мотает, поэтому Малов берет меня за руку, поднимает с земли мою убогую ледянку, и ведет к подъему.
На горке уже снова оживление, но для меня все в тумане. В пелене. Страх прошел, оставив за собой опустошение, и единственное, что имело смысл – это моя ладонь в горячей руке Егора.
Что же ты наделал? Почему променял нас на пустое?
Мы забираемся в гору, но Егор все равно не отпускает меня и сам ведет
— Хер ли ты тут стоишь?! — рявкает Малов, — не видел, что внизу произошло?
Мирон тут же краснеет и бычится:
— И что я мог сделать? Я бы все равно не успел.
— Так и скажи, что зассал. Девок много, а ты у мамы один?
Они еще что-то спорят, а у меня нет сил. Я опустошена. Поэтому бросаю тихое:
— Егор, спасибо еще раз. Я, пожалуй, пойду.
— Лена! — возмущается Мирон, — погоди меня.
И плетусь прочь, запинаясь нога об ногу. Меня штормит.
Он нагоняет меня через десяток шагов, но вместо того, чтобы просто обнять и поддержать, хлещет претензиями.
— Я не понял, какого хрена ты с ним внизу обнималась?
Я останавливаюсь, оборачиваюсь к парню, которого до недавнего времени считала хоть. Нудным, но и положительным и холодно произношу.
— А кого мне обнимать? Тебя что ли? Так ты даже подойти не соизволил.
— Я же сказал, далеко это было. Смысл тащиться, если все равно не успел бы?
— Правильно. Девок много, а ты у мамки один. Беречься надо.
— Лена! — возмущается, — я вообще-то говорил, что пора завязывать с катанием! И если бы ты меня послушала, этого бы не…
— Иди к черту, Мирон.
У него вытягивается лицо:
— Что?
— Не звони мне больше. Никогда.
Глава 5
Он все-таки звонит. Через полчаса после того, как я молча вызываю такси и уезжаю из дурацкого парка, полного злых собак, бывших мужей и мамкиных сахарных пирожочков.
— Лен, ты считаешь это нормальным? Вот так уехать, не поговорив по душам?
— Ты считаешь нормально стоять в сторонке, когда у твоей девушки проблемы? — возвращаю ему вопрос.
Я уже дома. Устало скидываю обувь, вешаю куртку, теплые штаны отправляю на батарею и ставлю чайник. Мне нужен чай с травками и малиной, как в детстве.
— Я же объяснил, — снова возмущается он, — расстояние большое было. Даже если бы побежал, то не успел бы вперед собаки.
Мы ходим кругами, и это бесит.
— Поэтому решил, пусть жрет?
— Лена!
— А когда меня спас другой человек, почему не спустился, чтобы поддержать? Всю опасную работу за тебя к тому моменту уже сделали. Надо было просто взять меня за руку и завести наверх. Что помешало?
— Не успел!
— А так бежал, так бежал. Аж волосенки назад сдуло, — я издеваюсь и это плохой знак. Потому что, когда во мне просыпается циничная стерва, шансов на продолжение не остается. Она запросто загрызет любого, кто слабее, а с того момента, как Мирон оставил меня на растерзание псине, он воспринимается как слабый и ненадежный.