СКАЖИ “GOODBYE”
Шрифт:
– А эту стену над камином я называю моей Стеной Плача, - продолжала Мура экскурсию.
– Действительно, камень похож на иерусалимский. А там что?
– Библиотека. Мы только недавно получили из Иерусалима контейнер с моими книгами, я еще даже не кончила их расставлять.
Потом Мурка показывала еще много чего - семейную комнату с огромным телевизором и кожаной мебелью, супружескую спальню с камином и прислоненным к стене гигантским зеркалом в версальской раме, комнаты-шкафы, плотно увешанные одеждой по периметру, мраморные ванные с треугольным джакузи и многоструйчатыми
– Да, масштабы у вас не те, что у нас. Нечего даже и сравнивать, - заметила Александра, качаясь на носках и рассматривая галерею второго этажа, нависавшую над семейной комнатой.
– А кто все это убирает?
– Я убираю. Я этот дом обожаю.
– Ну, если сравнить его с твоей иерусалимской квартиркой, то это и неудивительно. Но ты просто герой. А у меня убирает ужасно милая девушка-румынка.
– Здесь это стоит огромных денег. Я как посчитаю, сколько я всего могу за эти деньги купить, так рука сама к швабре и тянется, - рассмеялась Мура.
– У нас тоже недешево, но мне безумно надоело самой все это делать. Мне мою румынку Наташка порекомендовала, и я на нее не нахвалюсь. Я с ней совсем изленилась. Она мне даже постельное белье меняет.
– Да ты не должна извиняться, ты же работаешь, а я дома сижу. Но я не представляю, чтобы кто-нибудь стал ковыряться в моей спальне. Я все сама, но у меня все для этого есть. Даже два пылесоса - один с такой кнопочкой, который показывает, когда уже стало чисто, а второй моет ковры специальным шампунем.
– Ты - поистине счастливая женщина. А садовник у тебя есть?
– спросила Сашка, выглядывая в сад.
– Ну что ты, Саш. Какой садовник. Из фирмы одной приходят только траву удобрять, потому что я опасаюсь химикатов, а так все мы сами. И все вокруг нас тоже все делают сами. Все профессора университетские, адвокаты, врачи, все сами сажают, удобряют, пропалывают, поливают, траву косят, осенью листья собирают…
– Да, все, наверное, как подсчитают, сколько это им будет стоить, так рука сама и раззужается… - засмеялась Сашка, но недоуменный взгляд ее говорил: «Ну и на фиг она нужна, эта Америка с этими гигантскими домами и садами, если самому на них корячиться нужно?»
Мурка это почувствовала и добавила:
– Ну, не все из-за денег. У нас тут есть знакомые, приехавшие из Южной Африки. Он - хирург, а жена - анестезиолог. Они весьма состоятельные люди. И у них такой прекрасный сад. Я его как-то спросила, кто у них за садом ухаживает. И знаешь, что он мне ответил: «Все я сам. В Южной Африке за белых людей все, абсолютно все делает прислуга. И мне так это претит, что я решил: пока в состоянии делать что-то сам, не буду позволять чужим людям обслуживать меня».
Мура ожидала восхищения такой принципиальностью, но не того напала. Сашка только плечом пожала.
– А меня, в отличие от твоего южноафриканца, не гнетет тяжкое бремя апартеида. Я за уборку плачу, и моя совесть чиста. Многим людям такая работа необходима. Хирург твой дурью мается. Лучше бы руки берег. Но ты - ужасная молодец, такая замечательная
Это прозвучало немного нелогично, но Мурка понимала, что Александра пытается сказать ей что-то хорошее. Действительно, Мура ведь не хирург, чтобы садовых работ беречься.
Потом, чтобы Мура поняла, что у Саши много богатых друзей, и тем самым стряхнуть гнетущее впечатление от достатка подружки, Александра с удовольствием, в подробностях, рассказала о потрясающей нью-йоркской квартире ее друга Тома, у которого даже в ванной стоят диваны и кресла. Тем временем Мура провела Александру в предназначенную ей комнатку наверху.
– Это будет твоя ванная, ей никто не пользуется, пока… - многозначительное самодовольное поглаживание живота.
– Это для тебя полотенца.
– Красивые рулетики одинаковых полотенец лежали рядом с изящной вазочкой с ракушками.
– А здесь, - Мурка распахнула большой бельевой шкаф в коридоре, - есть еще подушки и одеяла.
Наконец Сашка осталась одна. Светелка была премиленькая, под косым сводом чердачного потолка, с такими непривычными для израильтян обоями в мелкую розочку, с персидским ковром, постеленным поверх коврового покрытия от стенки до стенки. В рамке окна качались и шелестели кроны деревьев. У Тома в Нью-Йорке был роскошный кондо, но одно дело у Тома, тут Сашка просто гордилась тем, что у нее есть такой богатый приятель, а другое дело у Муры, которую она в прежние времена то и дело подвозила, и которая никогда ничего не решалась себе купить. А теперь… Александра не завидовала, но невольно подумала, что несмотря на ее тяжкую работу, и на весь ее успех, в Израиле такой дом остался бы вне ее возможностей, и это было несправедливо.
Она приняла долгий, как в гостинице, горячий душ, переоделась, подкрасилась, и спустилась вниз. В парадной столовой уже был накрыт большой дубовый стол, на кухонном острове стояли гигантские бокалы с красным вином, Мурка перекладывала креветки на красивое блюдо. Сашка стала болтать с ней, отщипывая виноград, и не могла не отметить, что постарела ее подружка. То есть, может, не то чтобы постарела, а как-то обабилась. Может, это беременность, может, замужество, а может - сидение дома, но на висках появилась незакрашенная седина, лицо как будто немного опухло, и выросло не только пузо, но и вся она растолстела, да и вообще непривычно было видеть Муру - в прошлом такую «софистикейтед», всегда общающуюся со всеми «ху из ху», полностью погрязшей в своем хозяйстве. Сашке захотелось сказать ей что-нибудь утешительное.
– А ты потрясающе выглядишь. Тебе идет быть беременной.
Мурка с улыбкой отмахнулась, а Сергей подошел к ней, обнял и поцеловал.
– Вот и я то же говорю. Я ее каждую неделю снимаю, чтобы ничего не упустить.
Александра вообще заметила, что он все время трогал Муру, постоянно обнимал ее, не смущаясь Сашкиным присутствием, и сюсюкал с ней. Насмотревшись на это, Александра твердо решила: а) никогда не жить в провинции, б) не беременеть, в) не позволять ни Максиму, ни какому другому своему мужу приобретать такие вульгарные манеры. Правда, Максим и не рвался проявлять к ней нежность на людях.