Скажи миру – «нет!»
Шрифт:
…На этот раз Танюшка была сверху. При таких наших с нею играх она сама всем управляла, и ей это нравилось, я же ничего не имел против. Да и что можно вообще иметь против, если тебе четырнадцать лет и твои ладони в тепле под курткой ласкают груди твоей девушки, если ты знаешь, что ей хорошо – хорошо от тебя и хорошо с тобой? Закусив губу, полуприкрыв глаза и подняв лицо к верхушкам деревьев, Танюшка ритмично и плавно, то быстрей, то медленней, раскачивалась на коленях.
Кажется, у нее один раз уже было, и я мельком подумал, что хорошо бы дать ей и второй раз, только точно не получится, потому что…
– Ооооххх… –
В тот миг мне больше ничего не было нужно от жизни, кроме этого одного-единственного ее момента.
Вновь солнце взошло над грешною землей,И вновь берега обласканы приливом.Пахнет сосновою смолойИ скошенной травой,Клин журавлей над головой,А значит, мы живы.Мужское плечо и женская рукаДруг друга в ночи коснутся боязливо.Есть океан у моряка,У пирамид – века,И у поэта есть строка,А значит, мы живы.Старина, скажу я тебе одно:Спи всегда с открытым окном,Чтоб чувствовать мир,Его благодарно прими,Все то, что в нем есть, ты прими, прими.Кувшин с молоком и кружка на столе,В степях лошадям лохматит ветер гривы,Над миром властвуют балет,Улыбки королев,И Гарри Поттер на метле,А значит, мы живы.Играй, музыкант, стирай лады гитар.Простая плита на кладбище у Джимми [35] .Подумай! Деньги – лишь товар,И переполнен бар,Плывет с акулами Макар [36] ,А значит, мы живы.35
Джимми Хендрикс – знаменитый гитарист.
36
Андрей Макаревич.
…– Я очень боялась в первый раз.
Мы сидели, прижавшись друг к другу и укутавшись плащом. Я потерся виском о щеку Танюшки и спросил:
– Боялась?
– Да, боялась… Нет, – поправилась она, – как бы сказать… Я не процесса боялась, а… ну, того, что потом… в общем, что не смогу к тебе относиться по-прежнему, как будто что-то такое рассыплется…
– Не рассыпалось? – тихо спросил я. Меня охватила щемящая нежность.
– Дура я была, – вздохнула Танюшка. – Темная дура. Все стало только лучше… Олег, знаешь… – Она помедлила и призналась: – Я так хотела бы ребенка от тебя.
– Ребенка?! – подавился я холодным воздухом.
– Да… Сына или дочь… Очень-очень, – с силой сказала она, – хотела бы. Только хорошо, что здесь его не может быть. У него была бы ужасная жизнь. Но так страшно уйти совсем, без продолжения… Как будто в какую-то черную бездну падаешь. Это мне такой сон снился недавно. Мальчишки, девчонки.
– Ничего, Тань, – тихо ответил я. И вдруг сказал: – Если я вдруг… Тань… Ты подожди… за мной. Поживи еще. В память обо мне… – я вздохнул.
…– Сергей с Ленкой собирались сходить на речку, проверить верши, – удачно «вспомнил» я через пару минут молчания. – Пошли глянем – может, они еще там? Тогда обратно вместе пойдем, а тут всего километра два до реки.
Танюшка, кивнув, согласилась.
Оживление на льду реки и ее берегах царило весьма глобальное. И очень неприятное. Правда, наши верши, судя по всему, никого не интересовали.
Сперва я с ужасом подумал, что попались наши. Но уже через секунду различил, что ни Сергея, ни Ленки там нет. На льду и в снегу лежали не меньше трех десятков убитых урса – свои их, как обычно, и не думали подбирать, занятые куда боле важными делами.
Среди трупов были и пятеро убитых белых. Точнее – не среди. Три обнаженных тела лежали кучкой у берега. Еще одно – девчоночье – чуть в стороне, один из урса придерживал его за ноги, второй отрезал левую грудь (правая уже лежала рядом). С пятого убитого как раз снимали одежду.
В лед реки (недалеко от наших вершей) были вбиты два кривоватых кола. На них корчились, елозя по дереву окровавленными босыми ногами, двое мальчишек лет по четырнадцать. Точнее определить было трудно. У обоих парней со спины и головы была содрана кожа, тут же налепленная кусками на колья. Они не кричали – то ли из гордости, то ли просто онемев от боли.
– Их около двадцати, – прошептала Танюшка, укладывая на колено аркебузу. – И смотри.
На том берегу реки – из-за кустов – нам сигналил Сергей. Рядом с ним виднелись невесть как оказавшиеся здесь Джек и Андрюшка Соколов. У Джека в руках был лук с наложенной стрелой.
Я показал на себя, на свой рот и, энергично кивнув, достал из ножен палаш, а краги сбросил. На левую надел свою фехтовальную, сбросил и лыжи с ног. Танюшка, встав на колено в сугроб, держала аркебузу наготове.
– Ро-о-ось!!! – заорал я.
Как я и ожидал, первой своей целью и Джек, и Танька выбрали того… мясорубщика. Стрела Джека вошла ему в правый висок, прошив голову насквозь. Куда попала Танюшка – не знаю, но, конечно, тоже не промахнулась. Урса завалился в снег и на тело девчонки. Вторая стрела свалила урса, снимавшего куртку с убитого, но я видел это уже на бегу, скатываясь вниз в облаке снежной пыли. Еще я видел, как падает урса, в которого Андрей – тоже на бегу – угодил брошенным топором…
…Пернатая маска развалилась с коротким «крак» и брызнула кровью под палашом. Я пинком отбросил мешавшего урса, волчком нырнул под ятаган другого, одновременно круговым ударом распарывая ему пах; рукой в краге перехватил запястье руки с оружием и, чувствуя, что не хватит сил ее вывернуть, резко отпустил – увлекаемый силой нажатия, урса посунулся вперед, на мой палаш… Еще один крестом падает в алый снег; Джек размеренными ударами бастарда гонит перед собой сразу троих… Танька с вертящейся в руках кордой…
Косой удар снизу вверх – сорванная им маска летит в истоптанный снег, урса хватается за лицо… Апперкот в подбородок – все, хватит с него… Где еще?! Что, все, больше нет?!.
…Столб был скользким, он вырывался из наших рук, и я видел искаженное лицо Джека. У меня было такое же лицо, и я знал почему. Каждое колебание кола отзывалось страшной мукой в парнишке, посаженном на него. Танюшка спешно подхватила его под спину, пока мы с Джеком как можно осторожнее опускали страшное орудие казни. Едва мы это сделали, как я метнулся к мальчишке, встал на колени.