Скажи миру – «нет!»
Шрифт:
– Подкрался к девочке-подростку, – пробормотал я, поднимаясь. – Эх, пропадай моя телега, экипаж машины боевой! Подвинься, Джек!..
…Вообще-то плясать на пустой (не первый день) желудок тяжеловато. Поэтому скоро все вновь сидели по местам, отдыхая после вызова, брошенного ночи, смерти и зиме, и слушали, как поет Басс…
НадоелоГоворить и споритьИ любитьУсталые глаза…В флибустьерском дальнем синем мореБригантина поднимает паруса!.. [32]32
Музыка
…– А может, ты споешь, Олег? – предложила Наташка Мигачева. – Ты же вроде бы научился играть?
Басс, подлец, немедленно протянул мне инструмент.
– Но петь-то я лучше не стал, – заметил я, бросив на него многообещающий взгляд.
– Да, – согласилась Танюшка, – петь ты можешь в приличном обществе только при очень громком аккомпанементе. Достаточно громком, чтобы тебя заглушить.
– Спасибо, Тань, – невозмутимо ответил я, принимая инструмент, – я постараюсь аккомпанировать погромче.
Я в самом деле разучил знаменитые «три аккорда», которыми можно сопровождать любое пение вообще. И сейчас аккуратно подобрал их, а потом, решившись, негромко запел – едва ли не впервые так, один и при всех, запел то, что пришло мне в голову неожиданно:
Мальчишеское братство неразменноНа тысячи житейских мелочей…И всякое бывает,Но дружба непременноСтановится с годами горячей…И я услышал, как Танюшка поддержала, негромко, чтобы не глушить меня, но ясно и умело:
Уходит бригантина от причала…Мои друзья пришли на торжество,И над водой, как песня, прозвучало:«Один за всех – и все за одного!»Один за всех – и все за одного… [33]…Краем глаза я заметил, что Сережка Лукьянко поднялся и вышел наружу из нашей загородки. Вышел и вышел (ну, может, в туалет?), но я все-таки был князем – и меня словно толкнуло.
– Я сейчас, Тань, – пробормотал я уже начавшей укладываться Танюшке. Она проводила меня спокойным взглядом…
33
Музыка Н. Богословского, стихи М. Танича.
…«Снаружи» все падал и падал снег. Я на миг прикрыл глаза, посмотрел. На сугробах чернели ямы следов – Сергей ушел в лес, и я, тут же провалившись почти по пояс, зашагал за ним, мысленно ругая себя и держа ладонь на рукояти даги, а главное – пока что не очень понимая, что это Серого понесло в лес и за каким чертом я иду следом.
Сергей, как оказалось, ушел недалеко. Мне сперва показалось, что его тошнит – он стоял между двух деревьев, упершись в них ладонями без краг, и спина, обтянутая меховой курткой, вздрагивала. И лишь подойдя ближе, я понял, что Серый плачет.
Он услышал меня, обернулся. Слезы блестели на щеках дорожками, лицо подергивалось. Я думал, что он сейчас заорет на меня, но вместо этого Серый вытянул ко мне руку:
– Потрогай, – тихо сказал он, проглатывая рыдание. – Потрогай!
– Ч-что? – не понял я.
– Потрогай! – потребовал он, и я коснулся холодных пальцев, к которым пристали крошки коры. –
Я молча слушал его. Действительно, что я мог ему сказать? Больше того, горькие, горячие слова Серого рождали и во мне бессмысленное протестное чувство – до скрежета зубов. По какому праву меня кто-то обрекает на никому не нужную гибель?! Резким жестом, сам не очень понимая, что делаю, я вытянул перед собой руки, растопырил пальцы. Мне четырнадцать лет. Вот мои руки… вот я пошевелил пальцами… я – мальчик, у меня длинные ноги… вот они, в меховых унтах… Я люблю жаренное на углях мясо и не люблю вареный лук… Мечтать мне нравится, и я боюсь темноты…
Как же так?! Кто приговорил меня?! За что?!
– Не хочу, – прошептал я. – Не хочу, не хочу…
Сергей кусал губы и плакал. Так плачут от нестерпимой обиды, когда ничего нельзя изменить.
– Пойдем, – сказал я, скручивая в себе тоску усилием воли. – Пойдем. Надо спать. Надо быть сильными. Я понимаю, что все это чушь, но мы должны жить. Хотя бы ради наших друзей и наших девчонок… И еще… вот что. Ты прав. Мы настоящие. Ну так давай будем жить по-настоящему. Хотя бы попробуем.
Одинокая птица – ты летишь высокоВ антрацитовом небе безумных ночей,Повергая в смятенье бродяг и собакКрасотой и размахом крылатых плечей.У тебя нет птенцов, у тебя нет гнезда,Тебя манит незримая миру звезда,А в глазах у тебя – неземная печаль…Ты сильная птица, но мне тебя жаль.Одинокая птица, ты летаешь высоко,И лишь безумец был способен так влюбиться!За тобою вверх подняться,За тобою ввысь подняться,Чтобы вместе с тобой разбиться,Разбиться с тобою вместе!Черный ангел печали, давай отдохнем,Посидим на ветвях, помолчим в тишине.Что на небе такого, что стоит того,Чтобы рухнуть на камни тебе или мне?Утром опять ахнул мороз при мгновенно очистившемся небе. Собственно, можно было и на охоту не ходить (еда-то была), но я снова разослал всех на маршруты, а сам пошел с Арнисом. Девчонок на этот раз оставили в лагере, чтобы хоть по возвращении можно было надеяться на подобие горячего ужина…
…Когда мы в Кирсанове играли в войну, одним из вражеских отрядов командовал мальчишка по прозвищу Рауде [34] . Он правда был рыжим, но это не важно. Так вот, он пустил в оборот выраженьице «дырявое счастье», прижившееся и в нашей компании. Оно, это выражение, означало привязавшиеся прочно и надолго неудачи…
34
Рыжий (др. – сканд.). Прозвище дано в честь знаменитого викинга-путешественника Эрика Рауде, открывшего Америку около 1000 года.