«Скажи мне, что ты меня любишь…» Письма к Марлен Дитрих
Шрифт:
Разве я не погиб? Разве меня не носило где-то, как безвольную куклу со светлыми видящими глазами и неумолимым мозгом? Разве я не был мертв все то время, что тебя не было рядом? Ах, мне нечем утешить и нечем оглушить себя, ножи утерянного времени взрезают меня: тебя не было рядом, тебя не было рядом, вот и все, о чем я в состоянии был думать!
Апассионата! Ты не знаешь, сколько раз я терял и снова находил тебя! Я целыми днями был не в силах писать, потому что кровь во мне ревела, как Мальстрим, и потому что слова от этого ломались, как утлые суденышки в тайфуне, я силился утишить ход крови, огородить дамбами, плотинами и насыпями до твоего появления, но от этих нескольких слов, которые ты телеграфировала, все рушилось, ах, приезжай, неумолимое копье, направленное в мое сердце!
Слышала ты,
Эрих Мария Ремарк из Порто-Ронко (18.04.1938)
Марлен Дитрих в Беверли-Хиллз, Норт Кресчент Драйв
[Телеграмма] MDC 610
Ты действительно приезжаешь
Ты действительно приезжаешь
Эрих Мария Ремарк из Порто-Ронко (до 20.04.1938)
Марлен Дитрих в Беверли-Хиллз, Норт Кресчент Драйв
MDC 196
Милая, любимая, как подумаю, что ты, может быть, не получишь это письмо — потому что ты уже уехала, потому что ты уже в пути… — разве можно в это поверить?
Порой мне кажется, что я более не способен на это, ибо тьма вокруг сгущается, а запах пороха становится ощутимее, и иногда по ночам из-за горизонта слышатся глухие раскаты…
Иногда все это немножко напоминает последний отпуск — эти неестественно отлетающие дни с последним надеванием солдатских ранцев и беззвучным спускам по каменным ступеням в утренних сумерках…
Это вовсе не страх, любимая. От страха мы все давно отвыкли. И это ни в коем случае не неутолимая жажда и ни в коем случае не печаль. Ведь мы ко всему с такой ужасающей естественностью привыкли! Пожалуй, это, скорее, удивление: приподняли голову и удивились, что все еще не разрушено, что оно еще не убито, что оно еще существует — в дальней дали, правда, но светясь, блестя и переливаясь, как северное сияние тысячи обещаний…
У нас опять мало тепла в наших сердцах для самих себя, у нас, детей смутных времен, столь мало веры в себя — чересчур много храбрости и чересчур мало надежды, и все мы лишь бедные маленькие солдаты, марширующие и марширующие и не знающие, что есть еще помимо маршей…
Глупые маленькие солдаты жизни, дети смутных времен, которым иногда по ночам снится некий сон…
Не грусти оттого, что я пишу тебе такое, — я не хочу, чтобы ты грустила, тебе это чувство знакомо с избытком. Я тоже не буду, я никогда не грущу. Мне слишком много известно о конечном исходе, чтобы грустить.
Мне известно также, каково это — протянуть руку… — при том, что можно разглядывать цветы магнолии в старой вазе эпохи Хань… можно одарить какого-нибудь ребенка шоколадом… — быстро взять твое одеяло из шерсти викуньи и укрыться им перед сном, зажав в ладони твою маленькую статуэтку св. Христофора; она была при мне, когда моя машина перелетела через придорожный снежный вал…
Самая терпимая изо всех разновидностей тоски — спать под твоим одеялом…
Эрих Мария Ремарк в Париже (03.07.1938)
[Ресторанное меню с автографами нескольких посетителей] MDC 193–195
<Ремарк>
Глядишь<Марлен Дитрих>Откуда у меня ощущение того, что зовется прощаньем
26
Перевод В. Бабенко. (Прим. ред.)
Это ужасно — тебе еще раз показываю нечто, красиво переплетенное воедино, как бы протягивает тебе — и разрывают.
<автограф неизвестного>«What is this, is it beautiful or ugly (blakness) The soft touch of the air is my only gide» R. [27]
<автограф неизвестного>It is but an amature-player who trutts and Fretts upon the sky saying his lines, signefying nothing. W.S. [28]
27
«Что это, оно прекрасно или уродливо (чернота) Мягкое касание воздуха — мой единственный провожатый» Р. (англ.) (Написано с орфографическими ошибками. — Прим. ред.)
28
«Это лишь актер-любитель, который важничает и дергается в небе, повторяя строки, не означающие ничего». У. Ш. — Искаженный фрагмент знаменитого монолога Макбета из пьесы У. Шекспира «Макбет» (кстати, тоже с орфографическими ошибками). В переводе Ю. Корнеева соответствующее место выглядит так: «Жизнь — это только тень. Комедиант, паясничавший полчаса на сцене, и тут же позабытый: это повесть, которую пересказал дурак: в ней много слов и страсти, нет лишь смысла». (Прим. ред.)
Эрих Мария Ремарк из Парижа (предположительно 09.09.1938)
Марлен Дитрих в Париж, отель «Пренс де Галль»
[Штамп на бумаге: «Отель „Пренс де Галль“»] MDC 305
Такой, представляешь себе, совсем тихий сад перед рестораном с высокими старыми деревьями, весь в сентябрьском солнце; время от времени на теплую землю с глухим стуком падают и лопаются каштаны, блеск их кожицы, смесь янтаря с красным деревом, ни с чем в мире не сравнишь; на столах пестрые скатерти, с дерев опадают первые коричневато-золотые листья, между столиками бродит несколько хозяйских кур, а ты испытываешь умиротворенность знания и нежелания ведать о разлуке и невозвращении…
…а еще пироги со сливами, и пироги с черникой, и воспоминания, и прошлое, и молодость, и Вестфалия, и Берлин, голубые горы и бесконечные горизонты, звучащая буря и звучащее сердце… я хотел привезти тебе кое-что из этого, но, может быть, оно невкусное или испортилось, — тогда только посмотри на него и вспомни о последнем, вкусном, и о том, где и когда это было… [29]
Эрих Мария Ремарк из Парижа (10.09.1938)
29
Лето 1938 года Ремарк, Марлен Дитрих и ее семья провели на курорте Антиб (Лазурный берег), где Марлен Дитрих вступила в связь с канадской миллиардершей Джо Карстерс. После возвращения в Париж в начале сентября в отношениях между Ремарком и Марлен Дитрих наметился серьезный кризис. К письму Ремарка было приложено пирожное, которое, судя по дневнику Ремарка, «так и таяло во рту». (Прим. нем. издателя.)