Сказка для Агаты

Усачева Елена Александровна

Но обошлись без Стрельцова. Ленивой, расхлябанной походкой Емельянов удалился в сторону кухни. Стали слышны хлопки дверцами – изучал содержимое шкафов. Агата мстительно ухмыльнулась. Пускай поизучает. Есть захочет, как миленький побежит в магазин. Может, колбасы купит. Если деньги есть. Если денег нет, тогда пускай хлеба принесет. Кефир догадается прихватить. Опять же, если хватит.

Зашумела вода. Щелкнула пьезозажигалка плиты. Это было даже интересно: что Емельянов мог делать на ее кухне? От голода сам себя варит?

Агата

крепилась, не шла смотреть. Но Андрей продолжал чем-то стучать, уронил нож, звонко цокнуло, словно чашку о чашку ударили.

Чай – понятно. А нож зачем?

Когда что-то грохнуло уже совсем невероятно, Агата заглянула в дверь.

По-мужицки широко расставив ноги, Стрельцов сидел над мусорным ведром и чистил в него морковку. Около раковины терпеливо желтела луковица.

– Это ты чего?

Агата покосилась на довольно запотевшую кастрюлю над огнем. Та самая, в которой она вчера варила пельмени. Она была отмыта и даже поблескивала, демонстрируя облитой бок.

– Ща макароны сварю. – Андрей почесал нос кулаком с зажатым ножом. – Потом их на сковородку, масло туда, морковку. Я еще горошек нашел. С луком будет что надо.

– Ты готовить умеешь?

– Разве это «готовить»? – Емельянов отправил чищеную морковку в раковину и потянулся за следующей. – Вот мы с батей как-то пироги пекли, это – да.

– Ты? Пироги?

Это было бы смешно, если бы не хотелось так сильно есть.

– Котлеты еще можно, – обиделся Емельянов. – Чего стоишь? Лук режь.

– А мне нельзя. – Агата пристроилась около стола, с наслаждением глядя и как Андрюха работает, и как ловко огонь горит под кастрюлей, и как туго течет вода из крана. – Мне надо руки беречь.

– Что с руками? – Морковка зависла над раковиной.

– Я на следующей неделе еду в кино сниматься, у меня лицо и руки должны быть в хорошем состоянии. От лука у меня жуткая аллергия начинается.

Аллергию Емельянов пропустил мимо ушей. Он во все глаза смотрел на Агату.

– Какое кино?

– Полнометражное, – утомленно сообщила она, невольно глядя в потолок. Какие она последние фильмы смотрела? О чем там хоть? Комиксы сплошные.

– И давно?

– Что? – Взгляд скакнул на Емельянова. Он был очень удивлен.

– Врешь давно, говорю?

– Чего мне врать? – Она провела ладонью по шее, с удовольствием потягиваясь. – Я уже всем сказала. Тебя, как всегда, где-то носило. На улице подошли и спросили, хочу ли я сниматься в кино. Я согласилась. Меня повели к помощнику режиссера. Сначала он меня смотрел, потом второй помощник смотрел. Потом с партнерами меня поставили.

– И кто у тебя партнер? Том Круз? – Вода в кастрюле закипела, но Емельянов этого не заметил. Он хмуро глядел на морковку, на грязные пальцы.

– Кому нужно это старье! Я с молодыми играть буду.

– А режиссер кто? – Андрюха все не поднимал головы, словно обиделся.

– Бондарчук,

конечно. Какие у нас еще могут быть режиссеры? А одну из ролей Меньшиков играет.

– Он же того… – Морковка полетела в раковину, а сам Андрюха подставил руки под воду. – Короче, не про девочек.

– Нужен он мне, – скривилась Агата. – Да я сама теперь выбирать буду, с кем быть и как. И школа мне ваша не сдалась. В другую перейду. Где умных побольше! Ты думаешь, чего я голову не мою?

– Шампунь кончился.

– По роли так! – Агата подвинулась на табуретке, откидываясь на стену, закинула ногу на ногу и стала ею покачивать: слово – вверх, слово – вниз. – Попросили. Моя героиня в лесу живет, в землянке, у нее не может быть голова чистая. Да еще велели привыкнуть, чтобы в кадре от грязной головы не чесаться. Вот я и привыкаю.

Представился лес, светлый такой, с березками, река, мелкая, с перекатами, и избушка…

Зашипела выкипавшая вода. Емельянов щедрой рукой сыпал длинные макаронины в широкий зев кастрюли, подпихивал их ладонью, чтобы быстрее размягчались и ложились на дно.

– Через десять минут приходи, все будет готово.

– Я и посидеть могу.

На кухне была настоящая жизнь, покидать ее не хотелось.

– Иди, иди, – подогнал Емельянов, поворачиваясь к Агате с ножом в кулаке. – Руки помой, уроки сделай! И не смотри так! Глаз у тебя черный, еще сморгнешь макароны, они слипнутся.

Вылезшая из кастрюли пена радостно зашипела на раскаленной решетке.

На руки Агата согласилась. Она стояла в ванной, смотрела на свое отражение и радовалась непонятно чему. Вот ни за что бы не подумала, что Емеля может так поднять настроение. В школе ведь дурак дураком. Улыбки его эти вечные…

Макароны получились сказочные. Слегка поджаренные, хрустящие, с аккуратными кубиками морковки. Масленый горошек вертелся, не желая накалываться на вилку.

– Это меня батя научил, – рассказывал Андрей, старательно вытягивая из спагетти вилку с добычей. – У меня мать как-то положили в больницу, мы одни остались. Две недели жили на том, что находили дома. Хватило, еще и осталось. Макароны там всякие, крупы, замороженности разные, банки какие-то. Прямо не кухня, а погреб. Мы были уверены, что кто-то специально подкладывает. Особенно сахар никак не кончался.

– А зачем вам много сахара?

– Для компотов. Я компоты люблю. У тебя сухофрукты есть?

Агата оглядела кухню. Теперь она не была уверена, что здесь чего-то нету.

Разомлевшие после обеда, они сидели в комнате и смотрели на пустой стол. Потому что смотреть было больше не на что. Идея с телевизором не вдохновляла.

– Слушай, а ведь мать не могла унести комп! – не выдержал деятельный Емеля, и его лицо озарила радостная улыбка надежды. – Наверняка у себя спрятала. Может, поищем?