Сказка для Агаты
Шрифт:
Ничего не надо ломать и рвать. Все должно быть так, как обычно. Пускай мать увидит, что без нее жизнь не останавливается. Что Агате даже лучше – одной.
– Я завтра возьму. Перед занятиями. Чего сегодня ходить? Поздно уже.
– Я только вернулся.
За окном было темно. Кажется, опять пошел дождь. Стрельцов под него попал. И снова готов выйти из дома.
– Мне нетрудно.
– Я сегодня… – убедительная причина в голову не приходила, – не могу. Завтра.
– Хорошо, завтра. Часов в восемь.
– Конечно,
Агата осторожно прикрыла дверцу шкафа, провела ладонью, стирая влажные отпечатки. В тишине стало хорошо слышно – дождь. Он шуршал по подоконнику, изредка постукивал по стеклу. Агата зажала уши руками, добежала до кровати, сунула голову под подушку.
Шуршит, зараза.
Утром мамы дома все еще не было. Кухня стояла девственно пустой. Полотенца в ванной обвисли и задеревенели. В холодильнике – банки варенья, лимон, яйца, какие-то баночки на дверце, тюбики. Чисто вымытые сковородки лежат в духовом шкафу, кастрюли пустые. Чайник испуганно засипел, резкими звуками нарушая целостность территории. После вчерашнего кофе с сэндвичем есть хотелось особенно. Словно бутерброд как ключик открыл дверцу аппетита.
Агата бродила по звонкой от одиночества квартире, ожидая, пока остынет чай, и не знала, что делать дальше. Ругаться не с кем, уходить из дома незачем. Она словно провалилась в яму. То все было ровно, ровно, сделала шаг, думая, что и дальше ровно, а там – пустота.
Домофон прорезал тишину комнат, поднял пыль с торшера, заставил качнуться бахрому на кухонной лампе.
– Кто?
Хотелось услышать, что это мама, что все возвращается обратно – она уже была готова орать и доказывать, что права. Нашла глазами одинокую кроссовку, тычком перевернутую вверх подошвой.
– Здравствуй, Агата. Это Ваня.
От неожиданности несколько секунд не знала, что сказать.
– Чего ты? – буркнула в растерянности.
– Тетради, я обещал.
– Под дверью положи!
Дала отбой.
Вот и повод уйти. Чтобы не доставали.
Отыскала вторую кроссовку, влезла – мокрые. Ну и ладно. Заболеет и помрет назло всем.
Озноб стрельнул в колени и замаршировал выше. Надо было поставить их посушить. Куда мать смотрела?
Агата с раздражением отошла от двери, сдирая с себя кроссовки. Зачем вообще нужны эти родители, если их нет, когда они нужны!
Агата прошла по коридору, чувствуя, как тепло возвращается в ноги. Что у нее есть еще, кроме кроссовок?
– Мама!
А! Ну да! А вообще – у нее есть сапоги зимние. Вон стоят. Сойдут для пасмурного денька.
Стрельцова на лестнице не было. Зато под дверью на коврике лежали отксеренные листки из тетрадей. Аккуратным почерком – домашнее задание. Зануда – это диагноз. Когда легче согласиться, чем объяснять, почему он не прав.
Ноги сначала принесли ее на бульвар, где воробьи и собаки, где тускло горит вывеска «Допинга». Пальцы заныли от желания тепла. И пошла дальше.
– Варнаева!
Ее
Емельянов выглядывал из-за школы, манил к себе.
– В разведчика играешь? – Идти не хотелось. Зачем она вообще пришла к школе? Тяги к знаниям Агата в себе не чувствовала. Разве только обещала Стрельцову, но он перебьется.
– Меня вычислили.
– Кто бы сомневался.
– Родичей к директору вызвали.
– Суши сухари. Сейчас тебе десятку впаяют. Умрешь на Колыме.
– Да иди ты!
Агата повернулась, чтобы уйти. Непонятная тревога требовала движения, а не выслушивания чужих жалоб.
– Погоди! Сходи в школу, узнай, что там.
– Сам сходи.
Емеля окинул ее недовольным взглядом.
– А чего ты в сапогах?
– Зима скоро. Надо готовиться.
– Черт! – Андрей нервно кусал губы. – Чего они так быстро?
– Это еще долго. Ты зачем сюда пришел?
– Я не пришел. Я ухожу. У тебя деньги есть?
– У меня совести нет. Откуда у меня деньги?
– А! С матерью поругалась?
– Помирилась.
Хотелось уже Емельянова прибить.
– Слушай, сделай что-нибудь. Ты же у нас крутая.
– С ума сошел? С чего вдруг я стала крутая?
– Поговори с Дашей. Пошутить, что ли, нельзя?
Наверное, у Емели был недобрый рыбий глаз. Или ментальная связь с учителями.
– Варнаева! А ты что здесь делаешь? – тихо спросила Дарья Викторовна.
– Стою. – Агата сунула руки в карманы.
– В класс зайти не пробовала?
– Вражеская сила не пускает.
Сказала и уставилась на классную: интересно, как отреагирует. Были возможны варианты.
– Это как бесы в церковь? – Дарья Викторовна тяжело переступила с ноги на ногу. В руках у нее был портфель и тряпичная сумка. Ручки сильно оттянуты – что-то там тяжелое лежало.
– Почти.
– Ну так это от грязи на твоей голове. Вымоешь – сразу полегчает, мысли свежие придут. Кто там прячется? Емельянов?
Емеля сделал страшные глаза и замахал руками. Агата мазнула по нему взглядом и кивнула:
– Эй, выходи, Робин Гуд!
Все с тем же обалдевшим видом Андрей выглянул из-за угла.
– А чего я? – заранее ушел в глухую оборону Емельянов.
– Ничего. Сумку подержи. Тяжелая.
Емеля покорно поплелся к учительнице. Пока шел, Дарья Викторовна с прищуром всепонимающего человека смотрела на Агату.
– Ну хорошо, обратят на тебя все внимание. Дальше что?
– При чем тут внимание?
– Понятно, что вся твоя ежистость для того, чтобы заметили. По-другому, конечно, выделиться не получается. Для этого ведь надо прикладывать усилия: учиться, догонять, обгонять. А тут – падаешь. Это удобно. Но вот обратили на тебя внимание – дальше что? Любые отношения хороши в своем развитии. А в тебе же ничего нет, кроме грязной головы.