Сказка для волка
Шрифт:
— Руська, — слышу я голос.
Рывком подорвалась на кровати, пытаясь найти источник голоса, испуганно шаря по собственной комнате глазами. Да, я была дома, в своей комнате, которую сейчас ярко освещало солнце.
— Проснулась наконец? — смеялась она. — Ну и горазда же ты спать!
Машка. Она сидела в кресле возле компьютерного стола, закинув ногу на ногу и улыбаясь мне своей привычной, чуть ехидной, чуть бесшабашной улыбкой. Как всегда на высокой шпильке, в коротенькой юбочке и обязательной кофточке с глубоким вырезом. Грудь третьего размера,
Больше ничто не могло удержать меня в кровати. Сердце бешено рвалось из груди, горло сдавил спазм, не позволяющий продохнуть, ноги, казалось бы, сами несли меня к Мари. В мгновение ока я оказалась рядом с ней. Упав на колени, я в благоговении протянула к ней руку.
— Руська, ты чего? С ума сошла, да? — испугалась Машка.
— Да, — прохрипела я, выталкивая из горла звуки вместе с дыханием, которые, казалось, застряли там навечно. — Мань, ты жива.
Трясущимися руками я обняла ее ноги, уткнувшись лицом в Манины колени. Теплая, живая.
— Машка, мне такой сон страшный приснился, — всхлипнула я. — Такой страшный.
Меня трясло, рыдания рвали грудь, но успокаиваться я не собиралась. Живая, живая, живая.
— Тшшш. — Маня ласково погладила меня по голове.
— Маш, знаешь, я не права была. — Не отрывая лица от ее колен, я продолжала рыдать. — Мань, я должна была подпустить тебя к себе. Машенька, прости, прости, прости.
Мои бессвязные бормотания прервал ее легкий переливистый смех.
— Руська. — Ее ладонь покинула мою голову. — Да все хорошо, Руська. Мне здесь нравится.
Я похолодела.
Запах крови ударил в нос. Отпрянув, я посмотрела на Машу, точнее на то, что когда-то было Машей. Кровавые ошметки плоти, розовеющие куски мяса и среди всего этого ужаса такие живые, такие знакомые Машкины глаза.
— Нет, нет, нет, — бормотала я.
— Руська, прекращай истерику, — повысило голос окровавленное нечто.
— Скажи, что я сплю! — взвизгнула я, по-прежнему не желая верить. — Скажи, что все это продолжение кошмара. Скажи, что, когда проснусь, ты позвонишь мне и снова наорешь.
Странно видеть яркие, живые глаза посреди кровавого месива. Так же странно, как и жалость в этих самых глазах.
— Прости, — грустно сказала она. — Я ведь попрощаться пришла. И попросить. Чтобы выполнить мою просьбу, ты должна стать сильной. Перестань плакать, ты ни в чем не виновата. — Она говорила со мной как с маленьким ребенком.
Я замерла. Даже дышать перестала, и только обжигающе горячие слезы чертили дорожки на моих белых щеках.
— Похорони его рядом со мной, — ласково попросила она.
— Кого? — Смысл ее слов с трудом вязался у меня в голове с ее теплым, доброжелательным тоном.
— Артема, — невинно ответила она.
Очнулась я внезапно, резко садясь в постели. Вокруг царила кромешная темнота, и лишь тусклый, неясный свет пробивался
Жутко хотелось в душ. Недолго думая я встала с постели, тут же скинула с себя все белье и, как была нагая, отправилась в ванную. Мне не нужен свет, мне и во тьме удобно. Я шла, громко шлепая босыми ногами по паркету. Тишина квартиры нарушалась лишь моими шагами, эти звуки доставляли мне какое-то нездоровое успокоение.
Шаг-шлеп, шаг-шлеп, замерла — тишина. Шаг-шлеп, шаг-шлеп, шлеп-шлеп-шлеп. А вот и душ. Здесь сиял тусклый голубой свет от неоновых ламп, установленных в прошлом году по моей прихоти. Вентиль холодной воды до упора, и не думать.
Через две минуты ноги уже не держали, медленно я сползла на кафельный пол. Мощные струи ледяной воды причиняли довольно сильную физическую боль. Ломило все тело, но двинуться я не могла, сил хватило только на то, чтобы лечь на бок и подтянуть к груди колени, обхватив их руками.
Горячие слезы смешивались с ледяной водой — плевать. Страшно, как же мне страшно. Хочется, как и эта вода, исчезнуть в черном зеве слива, чтобы больше меня никто не видел.
Внезапно глаза резанул яркий свет.
— Дочка! — слышу испуганный дядин голос.
Сначала прекратила литься вода, потом сильные дядины руки подняли меня с кафельного пола. Он нес меня в спальню осторожно, словно я была ценной китайской вазой династии Цинь. Впрочем, подобной чепухой дядя не увлекался, ему ближе было понятие золотого русского запаса. Да, именно так, словно я была его золотым запасом.
Эта мысль показалась мне невероятно забавной, настолько, что, не удержавшись, я заливисто расхохоталась. Должно быть, мой смех окончательно перепугал дядю. Включив ночник, он уложил меня в кровать. Достал из шкафа огромное полотенце, тщательно растер мое окоченевшее тело, после чего укутал во всевозможные одеяла с головой. Я по-прежнему смеялась.
Дядя Боря, не теряя времени, достал из кармана своего халата телефон и набрал какой-то номер.
— Владислав Игоревич, срочно приезжай. — Дядя нервно расхаживал по комнате, не спуская с меня глаз. — Да мне плевать, как ты это сделаешь, но чтобы максимум через полчаса был у меня! У Русланы срыв!
А дядя у меня забавный. Заставить человека нестись с одного конца города на другой, еще и за тридцать минут, вот что значит правильно поставленные задачи. Смешно. И я смеялась. А дядя Боря сидел рядом со мной на кровати, крепко прижимая мое содрогающееся тело к своей широкой надежной груди.
Доктор прибыл уже тогда, когда смех мне заменила икота. С дядиного позволения мне сделали укол.
Мне стало так спокойно, абсолютно ничего не хотелось, а главное — было невероятно лень думать. Тела своего я не чувствовала, оно было настолько легким, что не вызывало во мне какого-либо дискомфорта или других ощущений. Не было ни мыслей, ни воспоминаний, я просто сидела на своей кровати и смотрела в одну точку.