Сказка из 'Разговоров немецких беженцев'
Шрифт:
озорничать, гладили меня, называли своей королевой, а потом
как встряхнутся, и тут же по полу запрыгали золотые монеты,- вон, погляди, как они блестят под скамьей. Но какое
горе! Наш мопс проглотил несколько червонцев и лежит теперь у очага,умер, бедняга! Никак успокоиться не могу. Увидела я, что он мертв, уж когда они ушли, а то ни за что не пообещала бы отнести перевозчику то, что они ему задолжали.
– А что они ему задолжали?
– спросил старик.
– Три кочна капусты, три артишока и три луковки,- сказала жена.- Я обещала, как рассветет,
– Окажи им эту любезность,- сказал старик,- при случае они заплатят нам услугой за услугу.
– То ли заплатят, то ли нет, этого я не знаю, но обещать обещали и торжественно меня в том заверили.
Меж тем дрова в очаге догорели; старик засыпал уголья толстым слоем золы, убрал к сторонке блестящие золотые монеты, и тогда лампада его снова засветилась и дивно засияла, стены покрылись золотом, а мопс превратился в чудеснейший оникс, и переливы коричневого с черным, присущие этому драгоценному камню, сделали его подлинным произведением искусства.
– Возьми корзинку и поставь в нее оникс,- сказал старик,- а затем возьми три кочна капусты, три артишока и три луковки, положи их вокруг оникса и отнеси корзинку на реку.
А в полдень переправишься по змее на тот берег и пойдешь к красавице Лилии. Отнеси к ней оникс. От ее прикосновения он оживет, как умирает от ее прикосновения все живое. Мопс будет ей верным другом. Скажи ей, пусть не печалится: время ее освобождения близко, пусть воспримет величайшее несчастье, как величайшее счастье, ибо урочный час пробил.
Старуха уложила в корзину все, что надо, и, как рассвело, отправилась в дорогу. Лучи восходящего солнца освещали блестевшую вдали реку. Старуха шла медленно, корзина давила ей на голову, но причиной тому был не оникс. Она никогда не ощущала тяжести от неживой ноши,- корзина с такой поклажей подымалась ввысь и реяла у нее над головой, а вот свежие овощи или живая зверушка были для нее непосильным бременем. Так и шла она, недовольная и угрюмая, и вдруг в испуге остановилась: еще немного, и она наступила бы на тень великана, протянувшуюся через всю долину до самых ее ног. Тут только увидела она могучего исполина, который, искупавшись в реке, вылезал из воды, и теперь не знала, как уйти от него незамеченной. Увидав ее, он стал отвешивать ей шутливые поклоны, а тем временем руки его тени залезли к ней в корзину, проворно и ловко ухватили кочан капусты, артишок и луковку и положили их великану в рот, и он тут же зашагал вверх по течению и освободил женщине дорогу.
Она было подумала, не вернуться ли ей домой и не восполнить ли утрату овощами из своего огорода, но, так ничего и не решив, продолжала свой путь и вскоре пришла на берег. Долго сидела она, поджидая перевозчика, и наконец-то увидела, что он причаливает к берегу со странным пассажиром. Из лодки вышел юноша, столь красивой и благородной стати, что она не могла вдосталь на него наглядеться.
– Что вы принесли?
– крикнул перевозчик.
– Овощи, что задолжали вам блуждающие огоньки,- ответила она и показала ему свой товар.
Увидя всего по две штуки каждой овощи, старик
– То, что причитается мне, должно пролежать у меня девять часов, а мне не разрешено ничего принимать, пока я не отдам треть реке.
После долгих пререканий старик наконец сказал:
– Есть, правда, выход: я согласен взять шесть овощей,- а вы признайте себя должницей реки и поручитесь отдать ей долг, но тут есть для вас некоторая опасность.
– А если я сдержу слово, мне уже не грозит никакая опасность?
– Ни малейшая. Окуните руку в воду и обещайте в течение суток отдать долг.
Старуха так и сделала, но как же она испугалась, вытащив из воды черную, как уголь, руку! С бранью накинулась она на перевозчика, клялась, что руки были лучшим ее украшением, что она всегда их холила и, несмотря на тяжелую работу, сохранила белыми и красивыми. С великим огорчением разглядывала она руку и вдруг в полном отчаянии воскликнула:
– Да что же это за напасть! Рука-то гораздо меньше другой, того и гляди, совсем пропадет.
– Сейчас это только так кажется,- успокоил ее перевозчик,- а вот ежели вы не сдержите слова, рука и впрямь может исчезнуть, будет все уменьшаться да уменьшаться и в конце концов совсем исчезнет, но пользоваться ею вы все равно сможете, рука останется пригодной для всякой работы, но только ее никому не будет видно.
– Уж лучше бы она осталась ни на что не пригодной, да только бы никто этого не видел,- сказала старуха.- А впрочем, чего бояться, я сдержу слово, и тогда прощай и забота, черная кожа.
Сказав так, она быстро взяла корзину, и та сама поднялась
над ее головой и теперь свободно парила в воздухе, а старуха поспешила вслед за юношей, который в задумчивости брел по берегу.
И прекрасным обликом своим, и необычным одеянием поразил он старуху. Грудь его прикрывал блестящий панцирь, под которым угадывались все движения его стройного тела. С плеч ниспадала пурпурная мантия, каштановые кудри окаймляли чело, голова была непокрыта, и солнечные лучи освещали его чистое лицо и обнаженные стройные ноги. Он равнодушно ступал босыми ногами по горячему песку, казалось, все внешние ощущения притупляла глубокая скорбь.
Болтливой старухе не терпелось завязать с ним разговор, но он отделывался короткими малозначащими фразами, наконец ей надоело его понапрасну расспрашивать, и при всем ее восхищении красотой его глаз она все же решила с ним распрощаться.
– Уж очень медленно, государь мой, вы идете,- сказала она,- мне недосуг, нельзя пропустить время, когда можно перейти на тот берег по зеленой змее, ведь я несу красавице Лилии чудесный подарок, что посылает ей мой муж.
Сказав так, она торопливо зашагала вперед, однако так же быстро приободрился и красивый юноша и поспешил за ней следом.