Сказка о храбром богатыре Узоне и его возлюбленной Наюн
Шрифт:
Тот гладил внучку по волосам и нашёптывал ей в темечко доброе будущее.
– Пусть насыплет тебе небо на ладони пригоршню счастливых дней. Не просыпь ни одного, внучка, каждым любуйся, каждый цени! – шептал шаман и прятал в морщинах солёные прозрачные слёзы.
Что может сделать старость, когда молодость пускается в дорогу? Только улыбнуться вслед и помахать рукой на удачу.
Горько плакала Наюн на груди Там-Тама. Ещё никогда не покидала она своего жилища и не расставалась с ним.
– Ну-ну, не плачь так, внученька, – утешал её старик, – жива тоска у молодых, пока слёзы текут по щекам. А
Обернувшись белым лебедем, Узон посадил Наюн к себе на спину и взлетел высоко в небо. Он немного покружил над рыбацким стойбищем, а затем медленно полетел в сторону своей сопки. Ещё долго старый шаман, сощурившись, смотрел, как летит по небу прекрасный лебедь, унося на спине его маленькую Наюн.
Всё дальше и дальше отдалялся Узон от стойбища рыбаков. Наюн, крепко прижавшись к нему, не отрываясь, смотрела на Там-Тама, застывшего с поднятой головой на берегу океана. Всё меньше и меньше делалась его фигура. Наконец шаман превратился в чёрную точку на берегу, а ещё спустя мгновение исчез за гребнем лиственничного леса. Только теперь Наюн посмотрела вперёд. Перед её глазами мелькали золотые кроны каменных берёз, застывших в танце, будто заколдованные девушки. Наюн видела бархатные покрывала мха, усыпанные красными родинками созревшей клюквы. Пробежало мимо стадо оленей. Молодые облака, уцепившись за ветвистые рога, садились на их спины и, хохоча, уносились прочь вместе со стадом. Отдыхали у озёр медведицы с медвежатами. Вдалеке чужие племена жгли костры и с тонкими струйками дыма посылали в небеса свои мольбы и молитвы.
Вдруг земля побледнела. Глуше и скучнее стали её цвета. Узон и Наюн пролетали совсем рядом с огромным чёрным облаком пепла, которое мрачным шатром нависало над страной злых духов. Сквозь клубы серого дыма чернели выпачканные в саже вулканы. Наюн даже слышала, как бурлит кипящая лава в котлах огнедышащих гор.
Оставив царство злых духов позади, Узон начал снижаться. Впереди показалась его одинокая сопка. Солнце, скатываясь за горизонт, ласково поглаживало её по хребту.
– Вот мы и дома, Наюн. – Коснувшись земли, Узон сложил лебединые крылья и принял свой прежний облик. Наюн осмотрелась. Удивительная тишина стояла кругом. Не бьются о берег волны океана, не летают в небе птицы, не звенят колокольчики оленей и детские голоса.
Тогда сказала Наюн Узону:
– Что ж, мой добрый муж, пришла пора зажечь огонь жизни на этой сопке и согреть её. Пусть это место станет не только нашим домом, но и домом для птиц и зверей. Пусть медведицы будут растить здесь своих медвежат, а белые лебеди набираться сил перед далёкими путешествиями.
– Пусть будет так, Наюн. Только помни об одном: нельзя, чтобы люди узнали
Навсегда запомнила эти слова молодая жена и пообещала беречь тайну Узона.
Ночью Наюн развела огонь в очаге, и растеклось по сопке тепло. Она исполнила своё намерение и окутала новый дом теплотой и заботой. Вскоре покрылась макушка горы порослью спелой голубики. Медведицы приводили сюда медвежат полакомиться ягодами перед долгой зимней спячкой. Зашуршали в траве евражки. А по утрам на безоблачном небе появлялась белая радуга. Тогда на неё, как на жёрдочку, слетались птицы и пели обитателям сопки свои самые лучшие песни.
Со всех концов света на сопку прилетали ветра и приносили молодым известия из далёких стран, песни пастухов, сказки, подслушанные у детских люлек, сплетни и небылицы, что разносят по миру болтливые старухи.
На небольшой поляне, заросшей каменными берёзами и золотым папоротником, Узон построил тёплую ярангу для зимовки. Хорошо жилось влюблённым на далёкой сопке. Много работали они днём, а по вечерам пели и танцевали у домашнего огня. Когда пришла пора снегов, Узон катал свою Наюн на быстрых нартах-салазках. Розовощёкая и счастливая, она заливисто смеялась, и от её смеха таяли льдинки на берёзовых ветвях. И не было тогда пары счастливее, чем Узон и Наюн.
VIII
Снежная пурга заметает вчерашние дни, как лиса заметает свои следы. Прошла ещё одна зима на земле Кутха, будто и не было её. Неторопливо приближалась к сопке весенняя пора. Никогда ещё Узон не был так могуч, как теперь. Богатырь наполнился силой, как после дождя наполняются водой высохшие реки. Он готов был сразиться с любым духом, замышляющим недоброе.
Но Наюн… Отчего-то ходила задумчивая, тихая. Не улыбалась она утренним песням птиц, поющих на белой радуге. Не радовалась прилетавшим ветрам, чьи карманы были набиты пастушьими песнями и волшебными сказками со всего света. Узон встревожился: не заболела ли его любимая?
Однажды утром он спросил её:
– Что с тобой, моя хорошая? Отчего ты сама не своя? Какая тоска тебя точит?
– Мне часто снится дедушка, – разливая в чашки чай, ответила Наюн. – Вот и прошлой ночью приснился. Он был совсем один в снежной пустыне. Северный ветер бил его по щекам холодными ладонями и засыпал снегом. Дедушка звал меня к себе. Отпусти меня к нему, мой любимый. Мне бы только увидеть его да убедиться, что он здоров.
Задумался Узон над просьбой жены. Опасно было оставлять сопку и пускаться в путь. Злые духи скоро проснутся после зимней спячки и снова погонят оленей сотрясать землю.
Весь день ходил богатырь задумчивым, а вечером сказал жене такие слова:
– Не могу я тебя неволить, Наюн. Поскорее тебе надо попасть на родной берег. Только так мы победим твою тоску. Но путь к океану нелёгок, а я с тобой пойти не могу. Вот-вот зашумят злые духи в долине огнедышащих гор. Но не бойся ничего, моя милая, я проложу для тебя дорогу до самого берега, ровную, как лента бисера в твоих волосах. Ты пойдёшь по ней, никуда не сворачивая и не оглядываясь. А к вечеру услышишь шум океанских волн и увидишь родную ярангу.