Сказка о каменном талисмане
Шрифт:
— Ты все время твердишь о какой-то половине запястья, о Бади-аль-Джемаль, — остановил меня Ильдерим. — Что это за удивительное запястье? Как оно выглядит?
— Как переплетенные серебряные листья, и между ними вделаны большие камни, и еще...
— Так это над этим запястьем потешается весь багдадский базар? — перебил меня Ильдерим. — Идем скорее, пока народ не разошелся! Ты увидишь поразительное зрелище!
И он снова взял меня за руку, и поправил на мне Изар, чтобы никто не видел моего лица, и повел меня обратно на рынок.
Оказалось, что возле
— Прибавьте, во имя Аллаха! — требовал мальчишка. — Прибавьте, о знающие! Если бы это запястье было целым, цена его дошла бы до тридцати тысяч динаров! Половину я уступлю за десять тысяч динаров, о правоверные!
— Убавь, о продавец! — отвечал ему всхлипывающий от смеха голос. — Я куплю у тебя эту безделушку за девять тысяч динаров!
— Я не убавлю и буду ждать того, кто знает толк в подобных вещах! — строптиво отвечал продавец. — А вы, о купцы, о прохожие, расскажите повсюду, что на багдадском базаре продается запястье такой неслыханной красоты, что половина его стоит десять тысяч динаров!
— Непременно расскажем! — пообещала ему толпа. — Но ты простоишь тут до Судного дня и не дождешься бесноватого, который купил бы у тебя твой обломок за такую цену! И ты явишься с этой вещью пред ликом Аллаха великого!
— Мальчишка, похоже, евнух из гарема какого-то вельможи, — шепнул мне Ильдерим. — И он уже несколько раз приходил сюда. Как только Аллах уберег его от аш-Шаббана?
— Аш-Шаббан узнал о существовании запястья лишь несколько дней назад, когда я отдала его лживой старухе, чтобы снести в гарем халифа, а она понесла его продавать! — отвечала я.
— Если мальчишка из евнухов халифа... — пробормотал Ильдерим. — Погоди, о Бади-аль-Джемаль, этот мальчишка ради нас горы сдвинет с места!
Он дернул маленького евнуха за полу его разноцветного кафтана.
— Ступай-ка ты к воротам медресе, — негромко сказал он, — и подожди меня там. Я найду покупателя на твой товар.
И сразу же выскользнул из толпы, таща меня за собой.
У ворот медресе мы немного подождали, и вот мальчишка явился, запыхавшись.
— Пойдем куда-нибудь, о господин, — сказал он Ильдериму. — Здесь не место сличать половины.
— У меня нет второй половины, — ответил ему Ильдерим, — и я должен предупредить тебя, о мальчик, что она в руках у плохого человека. И если кто-то покажет тебе вторую половину, беги от него без оглядки, иначе он погубит ту, что дала тебе этот обломок.
— Почему я должен верить тебе, о господин? — беспокойно спросил мальчишка. — Мне приказано дождаться человека, который приложит к этому запястью вторую половину. Больше мне ничего не приказано!
— Как зовут твою госпожу? — и Ильдерим повернулся ко мне. — О Бади-аль-Джемаль,
— Мою госпожу зовут...
— Зумруд, — сказала я.
— Верно, ее зовут Зумруд, — согласился мальчишка. — Но во дворце повелителя правоверных не меньше сотни невольниц с таким именем! Что ты еще скажешь о ней, о госпожа?
— Она моего роста, — подумав ответила я. — У нее белые руки, и лицо, как луна в ночь полнолуния, и черные волосы, и зубы как жемчуг...
— Избавь нас от этого, о госпожа — перебил меня мальчишка с таким комичным высокомерием, что Ильдерим фыркнул. — Придворные поэты надоели нам с этими славословиями, неужели и на базаре не будет от них спасения?!
— Ну, Бади-аль-Джемаль, вспоминай! — приказал Ильдерим. — Неужели больше нет приметы?
— Она ждет рождения ребенка... — немного смутившись, сказала я. — И ждать осталось совсем немного.
— Да, это так, — согласился маленький хитрец. — Но не думаешь ли ты госпожа, что из всех женщин по имени Зумруд, она — единственная, которой это угрожает?
— Да не помилует тебя Аллах! — не выдержала я и замахнулась. Ильдерим удержал мою руку.
— Мальчик прав, — сказал он. — Дело слишком серьезно. Он прекрасно знает, чем рискует Зумруд. И он не знает, кто мы с тобой. Вспоминай, о Бади-аль-Джемаль! Наверняка есть хоть одна важная примета! Во имя Аллаха!
— Она хорошо играет в шахматы... — безнадежно добавила я.
— Слава Аллаху, великому, мудрому! — провозгласил мальчишка. — Воистину, она настолько хорошо играет в шахматы, что Ситт-Зубейда за это приблизила ее к себе, и оказывает ей уважение, и не желает ее продавать ни за какие деньги!
— Еще бы! — не выдержала я. — Если вспомнить, что свое нынешнее положение она, если вдуматься, выиграла в шахматы!.. Впрочем, погоди, о мальчик. Разве Зумруд кто-то хочет купить?
— Да, о госпожа, — сказал он. — Один купец прибыл из дальних стран, и явился к Ситт-Зубейде с подарками, и ей понравились некоторые редкости и диковинки, но он примет за них в уплату только Зумруд. И он нагромоздил ложь на обманы, доказывая, что Зумруд — его племянница, и что она отравила его сына, за которым была замужем, и убежала, и была похищена разбойниками, и продана купцам... А все это не так! И Ситт-Зубейда то верит купцу, который, как он говорит, пришел в Багдад по следам Зумруд, а то не верит. Но продавать ее все же не хочет, потому что только с ней она может играть в шахматы по-настоящему.
— А тот купец — плешивый урод, хромой и подобный пятнистой змее? — спросила я. — Не так ли, о мальчик?
— Именно так, о госпожа, — ответил он.
— Слава Аллаху, все разъяснилось, — сказал Ильдерим. — Теперь, о мальчик, скажи нам, как тебя зовут, и мы все вместе придумаем, как быть.
— Зовут меня Ахмед, — приосанившись, ответил мальчишка. — Я евнух их евнухов повелителя правоверных. И я служу госпоже Ситт-Зубейде, а она приказала мне быть при госпоже Зумруд. Вот таковы мои обстоятельства.