Сказка о любви
Шрифт:
Потом, когда Кина уехала с Айнодора, когда она появилась на Ямах Собаки, потерянная, придавленная тоской, растерявшаяся от неожиданности и непонимания – она приехала к Эльрику, потому что ей больше некуда было податься. Только поэтому.
И он понял тогда, раз и навсегда, что это – все. Что теперь он уже просто не может, не имеет права даже заикнуться о своей нелепой, дурацкой, какой-то сумасшедшей любви. Потому что Кина зависит от него и только от него. Зависит. И может решить, что у нее нет выбора. А она не любила его. И никогда уже не
Так это было.
Глупо. Трусливо. Смешно.
Но было так.
Мелькнуло и ушло. Оставило мутный осадок,
Кина... Викки... Уходить нельзя и нужно уйти.
Немыслимый в его мертвой отстраненности от мира. Лезвие Меча уходило в бесконечность, но полет по нему прервался.
«Что происходит?»
Однако тревога исчезла так же, как воспоминание о Кине.
Санвар побарабанил пальцами по столу:
– Я вижу, что-то у нас получилось.
– Да, похоже мы на него настроились. Во всяком случае, какая-то реакция была.
– Продолжайте.
– Разумеется. Знать бы только, что мы там ему внушаем...
– Это не важно. – Санвар машинально бросил под язык капсулу стимулятора. Весь последний месяц он жил только на них. – Он реагирует. Продолжайте.
И снова видение-воспоминание-бред. Hастойчивее. Явственнее. Страшнее.
Жесткое дерево скамьи. Сырой подвальный холод. Холод изнутри. Холод снаружи. И... размеренно, бесконечно, безжалостно обрушиваются на спину удары. Hет... Hет, это было не с ним!
Это было...
Действительно, не с ним, и все же там, в подвале, распластанный на пахнущей кровью скамье был он.
Бесчестье, которое хуже смерти.
Горьковатый вкус собственной крови. Хруст зубов, стискиваемых в судороге мучительного стыда. Даже боли он не чувствовал. И лицо, отпечатавшееся в памяти. Лицо мертвеца, который еще не знает о том, что он мертв. Который смотрел высокомерно и брезгливо, и выплюнул, обрекая себя на смерть:
– Сотню плетей. Если не сдохнет, добавить еще пятьдесят.
А разум все еще отказывается поверить в то, что этот кошмар действительно происходит. И болью стискивается сердце. И бьется у самого горла в яростном, рваном ритме:
– У-бить... У-бить...
– Еще! – Санвар не отрывался от монитора по которому бежали свежие, не обработанные еще данные.
– Как скажете.
Лаборант чуть добавил мощности.
Воспоминания. Свои? Чужие? Одного из тех, чья память была в нем. Одного из тех, кто рождался, жил и умирал где-то в неведомых мирах. Чужой. Чуждый. И одновременно близкий как...
Как можешь быть близок себе только ты сам.
А вместо ненависти и стыда, осевших мутью, неожиданно ясная радость.
Ринальдо. Братишка. Тот, о ком Император помнил,
Ринальдо.
Широкая улица странного города. Грязного, шумного, полного отвратительной вони и грохота.
Люди. Вооруженные, нервные, испуганные и злые. Они всегда такие здесь. Почему – непонятно. Впрочем, здесь вообще все непонятно, и даже не интересно, потому что противно. Кажется, даже воздух в этом городе грязно липнет к коже.
– Как думаешь, зачем ему это? – вслух братишка не произносит ни слова, но Эльрик слышит его, и несколько секунд честно пытается сообразить, для чего идущему впереди Человеку, так откровенно и безобразно выползающие из затылка провода. Увы, уж если это озадачило даже профессора ментальной магии, господина Ринальдо де Фокса, то ему, Эльрику, тем более ничего не понять.
– Hе знаю. – так же молча отвечает он. – А это важно?
И тут идущий впереди Человек разворачивается. Разворачивается раньше, чем срабатывает предчувствие опасности. Этот, с проводами, неестественно быстр. Почти так же быстр, как сам Эльрик.
Конунг отшвырнул Ринальдо в сторону так, что того больно приложило спиной о стену, и одновременно взорвалось выстрелом ружье, разнося в клочья правую руку Эльрика. Но вместо боли ослепила ярость.
Этот бешеный ублюдок стрелял в братишку!.. Он пытался убить его...
Потом, уже позже, осознает Эльрик, что оттолкнул брата в сторону раньше, чем вспомнил, что Ринальдо может просто закрыться полями. Потом осознает он, что братишка цел и невредим. А тогда ярость и страх затмили разум. Осталась одна, не мысль даже, светлая звонкая пустота где билось гулким набатом:
– Убить. Убить. Убить...
Тело Конунга уже не казалось безжизненным. Выгнулось судорогой, бугрясь сухой сталью мышц. Извернувшись под немыслимым углом, скребли когтями металл тисков аккуратно зажатые руки.
– Великолепно... – Санвар бросил взгляд на обзорный экран. Облепившие пленника датчики снимали все необходимые показания, машины анализировали физические и психические возможности этого странного существа. Санвар уже почти любил Конунга. Приборы отказывались признавать возможность его существования. Hа всех мониторах мигало предупреждающее:
«Возможна ошибка. Пожалуйста, введите данные снова.»
Hо Санвар знал, что ошибки нет. И быть не может. Он ожидал чего-то подобного и, радостно улыбаясь, смотрел, как вновь застывает распятое на столе тело. Только тонкие пальцы продолжали вздрагивать, словно пытались нашарить что-то, что-то необходимое, важное... И даже новое увеличение дозы наркотика, не могло заставить пленника отключиться полностью.