Сказка

Кинг Стивен

— А сколько времени им нужно, чтобы…

— Смена длится двенадцать часов, — он сказал не «час», а другое слово, но мой разум снова автоматически перевел его. Я слышал эмписарский, я говорил на нем, и у меня это получалось лучше и лучше. Вероятно, я бы еще не смог произнести сленговый термин, аналогичный «потрясному», но даже он может со временем ко мне прийти. — Если, конечно, они не задохнутся. Мы держим несколько штук в резерве на случай, если это произойдет. Топай, детка. Тебе дали возможность взглянуть на это, а теперь пора уходить.

Я был рад

уйти, поверьте мне. Но прежде, чем я отвернулся, упавшая женщина взглянула на меня. Ее волосы свисали вниз потными космами. Лицо было покрыто узлами и вздутиями серой плоти, но от него осталось достаточно, чтобы я мог видеть ее отчаяние.

Разозлил ли меня вид этого отчаяния так же, как вид убитой русалки? Не уверен, потому что меня одинаково злило все. Эту прекрасную землю прокляли, и вот результат: здоровые люди, запертые в темнице, и больные с петлями на шее, выбивающиеся из сил на беговых дорожках, чтобы обеспечить электрическим светом Верховного лорда и, возможно, еще нескольких счастливчиков, один из которых почти наверняка был главным здесь человеком или существом — Губителем Летучих.

— Радуйся, что ты жив, — сказал Аарон. — По крайней мере, на некоторое время. Но скоро ты пожалеешь об этом.

Для пущей убедительности он снова хлестнул меня своей гибкой палкой по шее, и меня обожгла боль.

2

Кто-то, скорее всего Перси, наш опекун-надзиратель, бросил в камеру, которую я делил с Хейми, грязное одеяло. Я хорошенько потряс его, вытряхнув изрядное количество вшей (обычного размера, насколько я мог судить), расстелил на полу и сел сверху. Хейми лежал на спине, уставившись в потолок. На лбу у него была царапина, под носом запеклась корка крови, оба колена порезаны. Из одного пореза на левой голени текла струйка крови.

— Что с тобой случилось? — спросил я.

— Игровое время, — глухо сказал он.

— У него нет никакой воли к победе, — сказал Фремми из соседней камеры. Под глазом у него вздулся синяк.

— И никогда не было, — поддержал его Стакс, у которого синяк был на виске, но в остальном он выглядел нормально.

— Заткнитесь, вы оба! — крикнул Глаз с противоположной стороны коридора. — Одолейте его, если сумеете, а до тех пор оставьте в покое.

Фремми и Стакс затихли. Глаз сел, прислонившись спиной к стене камеры и угрюмо уставившись в пол между колен. Он обзавелся шишкой на лбу. Из других камер я слышал стоны и время от времени сдавленное рычание от боли. Одна из женщин тихо плакала.

Дверь открылась, и вошел Перси с ведром, покачивающимся на сгибе локтя. По дороге он остановился, чтобы осмотреть газовую лампу, выпавшую из стены. Поставив ведро на землю, он вставил лампу обратно в зазубренное отверстие, и на этот раз она удержалась. Потом достал из кармана халата деревянную спичку, чиркнул ею о каменный блок и поднес к маленькому латунному патрубку горелки. Лампа зажглась. Я ожидал, что Фремми как-нибудь это прокомментирует, но этот славный парень, похоже, на время утратил чувство юмора.

— Иннамин, — сказал Перси сквозь дырку, которая

когда-то была его ртом. — Иннамин, кто хо иннамин?

— Дай-ка мне немного, — сказал Глаз, и Перси протянул ему маленький диск из своего ведерка. Мне он показался похожим на деревянный пятицентовки из старой поговорки — тот, который не надо брать [210] . — И новичку тоже дай. Если ему не нужно, то пригодится Бесполезному.

— Это мазь? — спросил я.

— А что же еще, черт возьми? — Йот начал намазывать заднюю часть своей бычьей шеи.

210

Имеется в виду американская поговорка «не бери деревянных пятицентовиков», относящаяся к жетонам, которыми в XIX веке на некоторых предприятиях пытались заменить наличные при расчетах с рабочими.

— Суй, — сказал мне Перси. — Суй, ыы чок.

Я предположил, что он велит новичку сунуть руку сквозь прутья, и потянулся к нему. Он дал мне такой же пятицентовик.

— Спасибо, Перси, — сказал я.

Он уставился на меня, на лице его читалось что-то вроде изумления. Возможно, его никогда раньше не благодарили — по крайней мере, в Глуби Малейн.

Деревянный диск был смазан толстым слоем желтого дурно пахнущего вещества. Я присел на корточки рядом с Хейми и спросил, где у него болит.

— Везде, — сказал он, пытаясь улыбнуться.

— А где больше всего?

Перси уже тащил свое ведро дальше по проходу между камерами, напевая: «Иннамин, иннамин, хоо иннамин».

— Колени. Плечи. Кишки, конечно, хуже всего, но им никакая мазь не поможет.

Он охал, пока я втирал мазь в царапины на его коленях, но вздохнул с облегчением, когда я обработал его спину, а потом и плечи. Я делал массаж после игр во время футбольного сезона и знал, где лучше давить.

— Так лучше, — сказал он. — Спасибо тебе.

Кожа его не была грязной — по крайней мере, не так, как у меня. Я не мог не вспомнить, как Келлин кричал: «Уберите его, он воняет!» Так оно, безусловно, и было. Мое пребывание в Эмписе было чрезвычайно насыщенным, включая валяние в кладбищенской грязи и недавний поход к Поясам, где было жарко, как в сауне.

— Думаю, в этом месте нет душевых, так ведь?

— Раньше в раздевалках была вода из водопровода — еще с тех времен, когда проводились настоящие игры, — но теперь там просто ставят ведра. Вода только холодная, но… ох!

— Извини. У тебя на затылке все засохло.

— После следующего игрового времени ты сможешь принять шлюхину ванну — так мы это называем, — но пока придется потерпеть.

— Судя по тому, как вы все выглядите, это, должно быть, грубая игра. Даже Глазу досталось.

— Сам увидишь, — сказал Стакс.

— Но тебе это не понравится, — добавил Фремми.

В конце коридора кто-то начал кашлять.

— Прекрати это! — крикнула одна из женщин. — Никто не хочет заразиться от тебя, Домми!