Сказка
Шрифт:
Я наклонился. Очень нежно она провела пальцами по моим волосам, снова пачкая их и делая темнее. Но не скажу, что прикосновение ее пальцев к моей голове не вызвало у меня легкой дрожи. Судя по тому, как залились румянцем щеки Эрис, не только у меня.
В дверь заколотили кулаком. Один из ночных солдат крикнул:
— Игровое время кончилось! Выходите! Топ-топ! Не заставляйте меня повторять дважды, детки!
Эрис, отступив назад, посмотрела на меня, потом на Глаза, Джаю и Хейми.
— Думаю, с ним все в порядке, — тихо сказала Джая. Я надеялся, что так оно и было. У меня не было никакого желания снова посетить
Их гребаным спасителем.
Мы вернулись в Глубь Малейн. Двери камер захлопнулись и заперлись вытянутыми руками ночных солдат. Это был ловкий трюк. Мне было интересно, какие трюки у них еще были. Конечно, кроме использования электрических разрядов по заказу.
Хейми смотрел на меня большими глазами со своего конца камеры — отодвинувшись так далеко, как только мог. Я сказал ему, чтобы он перестал пялиться на меня, это заставляло меня нервничать. Он ответил:
— Прошу прощения, при… Чарли.
— Тебе надо получше стараться на тренировках, — сказал я. — Обещай мне, что попытаешься.
— Обещаю.
— И постарайся лучше скрывать то, что, как тебе кажется, ты знаешь про меня.
— Я никому про это не говорил.
Оглянувшись через плечо, я увидел Фремми и Стакса, которые бог о бок смотрели на нас из своей камеры, и понял, как распространился этот слух. Некоторые истории (как вы, наверное, и сами знаете) слишком хороши, чтобы не передать их дальше.
Я все еще проводил инвентаризацию своих больных мест, когда четыре засова по очереди отодвинулись. Вошел Перси с большим тортом на металлическом блюде. Шоколадным, судя по всему. Мой желудок болезненно вскрикнул. Он отнес торт дальше по коридору в камеру, которую Аммит делил с Галли.
Аммит просунул руку сквозь прутья и отщипнул приличных размеров кусок. Отправил его в рот, а потом сказал (с явным сожалением):
— Остальное отдай Чарли. Он побил меня палкой. Отделал, как рыжего пасынка [221] .
Это снова было не то, что он сказал, а то, что я услышал. То, что моя мама обычно говорила после партии в джин-рамми со своей подругой Хеддой. Иногда Хедда била ее, как рыжего пасынка, иногда как наемного мула, иногда как большой басовый барабан. Есть фразы, которые никогда не забываются.
221
Выражение, аналогичное нашему «паршивая овца».
Перси подошел к решетке моей камеры с большей частью торта на блюде. Со всех сторон на него глядели тоскующие глаза. Торт был таким большим, что Перси пришлось перевернуть блюдо боком, чтобы просунуть его между прутьями. Я прижал его к блюду, чтобы он не упал на пол, потом облизал глазурь. Боже, как это было вкусно — я до сих пор чувствую этот вкус.
Я начал есть (пообещав себе, что отдам немного Хейми и, может быть, еще комическому дуэту по соседству), но потом прервался. Перси все еще стоял перед камерой. Когда он увидел, что я
И преклонил колено.
Я спал, и мне снилась Радар.
Она бежала рысью по Королевской дороге к депо, где мы провели ночь перед тем, как отправиться в город. Время от времени она останавливалась и искала меня, поскуливая. Один раз чуть не развернулась, чтобы вернуться назад, но потом побежала дальше. «Хорошая собака, — подумал я. — Спасайся, если сможешь».
Луны пробились сквозь облака. Как по команде, завыли волки. Радар перестала бежать рысью и перешел на бег. Вой становился громче и ближе. Во сне я видел низкие тени, крадущиеся по обе стороны дороги. У теней были красные глаза. «Вот как сон превращается в кошмар», — подумал я и приказал себе проснуться. Я не хотел видеть, как стая волков — или две стаи, по одной с каждой стороны — вырвется из улиц и переулков разрушенного пригорода и нападет на мою собаку.
Сон рассеялся. Я слышал, как стонет Хейми. Фремми и Стакс перешептывались в соседней камере. Прежде чем я смог полностью вернуться к реальности, произошла удивительная вещь. Облако темнее ночи катилось к Радар. Пролетая под мчащимися лунами, облако превратилось в кружево — это были монархи. Они никогда не летали ночью, им надо было спать, но ведь это был сон. Облако добралось до собаки и повисло в нескольких футах над ней, пока она бежала. Некоторые бабочки даже опустились ей на голову, спину и ее новые мощные лапы, их крылья медленно открывались и закрывались. Волки перестали выть, и я окончательно проснулся.
Хейми сидел над выгребной ямой в углу, лохмотья штанов сползли к его ногам. Он держался за живот.
— Нельзя ли заткнуться? — проворчал Глаз со своей стороны коридора. — Некоторые пытаются уснуть.
— Сам заткнись, — прошептал я в ответ и подошел к Хейми. — Насколько все плохо?
— Не-не, ничего, — но его мокрое лицо говорило о другом. Внезапно раздался взрывной пук, за ним шлепок. — О боги, так лучше. Гораздо лучше.
Вонь была ужасной, но я схватил его за руку, чтобы он не упал, пока натягивал то, что осталось от его штанов.
— Что, кто-то умер? — спросил Фремми.
— Думаю, задница Хейми наконец-то разродилась, — ответил Стакс.
— Прекратите, — сказал я. — В болезни нет ничего смешного.
Они немедленно заткнулись. Стакс уже начал прикладывать ладонь ко лбу.
— Не надо, — сказал я ему. — Не делай так больше. Никогда.
Я помог Хейми вернуться на его тюфяк. Его лицо было изможденным и бледным. Мысль о том, что он будет драться с кем-либо на так называемых Честных играх, даже с Домми с его слабыми легкими, казалась нелепой.
Нет, не то слово. Ужасной. Все равно что заставлять попугая сразиться с ротвейлером.
— Еда во мне не держится, я же говорил. Раньше я был сильным, работал по двенадцать часов в день на лесопилке Бруки, иногда по четырнадцать, и никогда не просил лишнего отдыха. А потом… Не знаю, что случилось. Грибы? Нет, скорее всего, нет. Скорее всего, проглотил какого-нибудь жука. И вот теперь еда никак не хочет держаться во мне. Сначала все было лучше, а теперь совсем плохо. Знаешь, на что я надеюсь?