Сказки Бернамского леса
Шрифт:
Надо сказать их обоюдные старания возымели результат: спина Корвин распрямилась и окрепла, походка стала ровнее, а движения рук изящнее. Но самое главное изменился её взгляд — он стал прямой, спокойный, с горящим интересом внутри. Само магическое соседство Кам влияло на тело, кроя его под привычный образ сидов, исцеляя, настраивая потоки энергий. И эти изменения не укрылись от глаз деревенских. Постепенно их шепот перешел в гул, а гул в крики. Где ж это видано, что прежде, чем луна из тонкой полоски выросла в головку сыра, девица-кривоножка превратилась в медногривую красавицу.
Ведьма — опасливо рассудили
Кам терпела. Корвин радовалась.
К концу осени молва разнеслась по всей округе. В деревне стали появляться пришлые. Сначала по одному. Потом шумными ватагами. Местным это не нравилось. Одно дело, когда в селе своя собственная сейдкона имеется, и совсем иное, когда к ней добрая половина Альбы шастает.
— У вас, что все ведьмы перевелись? Вы чего башмаки о наши дороги трёте?
— В том то и беда. Ни одной сейдконы не осталось. Только колдун. Но к тому соваться без особой нужды, дураков нет. Лучше к вам в Гойдхил прийти, чем к Темному лэрду в дверь стучаться.
Так и шли. Богатые, бедные. Реже просто поглазеть, чаще за помощью. Только вот просьбы разные были.
— Прошу, всем, что дорого тебе, заклинаю, изведи ее.
Кого? — Корвин искренне не понимала, чего желает опрятная вдова в накрахмаленном чепце.
— Марту! Бесовку эту! Она застала нас с супружником своим, Генрихом и говорит. Или честь по чести, идешь в дом младшей женой или ославлю на весь Абар. Я согласилась конечно, куда деваться. Но оно мне не улыбается вот нигде. Я по смерти мужа обвыклась уже одной жить. Да и у вдовы прав побольше будет. Ну изведи, чего тебе стоит. А я в долгу не останусь.
«Нет!» — Корвин уже открыла рот для отказа, но из него ядом полились совсем иные слова.
— Конечно дорогая, нет ничего проще. Только оговорим плату…
— Ты злая! Мерзкая! Пошла вон из моего тела! — Корвин захлебывалась слезами. — Ненавижу тебя!
— Как удобно поделиться на себя хорошую и меня плохую, — впервые за долгие месяцы ответила Кам, — Как это по-человечески, свалить ответственность на другого. Все зло от сиды, а добро мое собственное, родное. Но не ты ли, дорогая моя, солгала отцу, сказав, что упала в волшебный лесной ручей и после этого обрела красоту и силу. Не ты ли с легкостью обратила те видения, что я показала тебе, против меня? Ах, да, и, наверное, совершенно кто-то другой радостно взялся пожинать плоды магии сейда, даже не разузнав цену дара? Хотела отказать вдовушке? Остаться доброй феей? Не выйдет. Слышала народ бает о колдуне, Темном лэрде? Уж не знаю, насколько он силен и откуда у мужа чисто женский сейд… — Кам вдруг замолкла, словно поняла что-то важное. Корвин почувствовала ледяной вихрь, сковавший нутро, и то каких трудов сиде стоило закончить: —…но в любом случае, он оказался умнее многих. Ведь магия сейда не предполагает отказа. Ты лишь инструмент, отчего-то возомнивший себя творцом. Ты раб чужих желаний. И людская плата, всего лишь гири, уравновешивающие мироздание.
— То есть мы не можем отказаться? А филиды они разве не призваны карать темных ведьм?
— Понятия не имею, — огрызнулась Кам, — туаты слушают только
Кам замолчала. Корвин задумалась.
Увы, этому хрупкому равновесию был уготовлен короткий срок.
VII
Первый день зимы принес запах беды. Тени затаились по углам и взирали на мир паучьим многоглазием. Отец еще с утра ушел в лес, и ведомый все тем же чувством тревоги строго-настрого запретил открывать дверь и принимать посетителей.
— Отдохни, сядь за кросны. Прошлогодняя шерсть не выткана.
Дочь смолчала в ответ, не желая давать обещаний, но дверь закрыла на плотный засов.
Торф в камине больше чадил, чем грел, да и света почти не давал. Корвин заварила котелок душистой травы и села вязать узлы. Молча, упорно, терпеливо. Видеть, что бы понять получился ли науз, ей уже не нужно было. Пальцы сами чувствовали нить.
Так прошло время до вечера. А когда день решил оставить этот мир, в дверь хижины настойчиво постучали. Сейдкона замерла испуганным зайцем.
«Сиди тихо», — скомандовала Кам.
— Открой хозяйка!
«Нет, — мысленный голос сиды наполнился беспокойством, — Впустишь их и твоя жизнь поменяется в одночасье».
Новый удар выбил деревянную пыль из двери.
— Отвори, у меня жена рожает!
«Молчи. Не отвечай. Надо, пусть идет к повитухе. Никто не смеет войти в дом сейдконы без ее дозволения»
— Но там помощь нужна, — Корвин неуверенно переступила с ноги на ногу.
«Никому ты не поможешь, и сама сгинешь».
— Впусти, всем что дорого тебе, заклинаю. Не дай бедняжке умереть.
— Я не могу так, — Корвин подлетела к двери и распахнула ее.
На пороге стоял огромный бородатый мужик в компании двух вооружённых детин. А за их спинами, довольно скалился отпрыск старосты.
Незваный гость оттолкнул Корвин и по-хозяйски прошел в дом. Осмотрелся, выискивая ценное, покривился. После мазнул сальным взглядом по Корвин и довольный увиденным облизнулся. И впрямь, нынче от горбатой кривоножки не осталось и следа. На них, сложив руки на груди, вороньими глазами, хмуро взирала статная медногривая красавица. Белизне ее кожи мог позавидовать свежевыпавший снег, сочности губ, самые спелые вишни. Дикая красота хозяйки дома так и кричала об опасности. Но вошедший никогда не имел дело со змеями и не знал, что самые красивые из них и есть самые ядовитые.
— Ну, что, заботливый ты мой, кто из этих двоих твоя женушка? — Кам с удивлением наблюдала, как трясущаяся внутри, словно осиновый лист, Корвин встретила угрозу. И неистово молила Луну обратить свой лик, на заблудшую дочь свою. — Не стесняйся, показывай, вмиг ребеночка достану. Ты не переживай о том, что его не было никогда. У меня для таких целей корень мандрагоры имеется. Ведьма я или зря жаб ем.
Мужик весьма ощутимо содрогнулся, а его товарищи попятились к выходу.
— Да брешет все, — раздался со двора крик Грэга, — Криворукая она. Только узлы и может вязать, а к ней все равно идут. Но только потому, что нормальные ведьмы перевелись. И не просто ведь идут. С серебром. Сам видел!