Сказки черепахи Кири-Бум
Шрифт:
Сходили они на деревню, принесли по барану. Одного съели, а одного на завтрашний день оставили.
– Завтра уж не ходить, понял? – сказал медведь Лаврентий, ложась в траву. – С запасцем, брат, жить надо.
– Неопытный я был, – прилег возле него медведь Спиридон, – не понимал. Теперь вижу: лучше так, как ты живешь. Точно, приберегать надо.
Той порой по тропинке волк Рыжий Загривок шел, печальный-припечальный. Окликнул его медведь Спиридон:
– Ты что идешь не идешь – голову повесил?
– На деревню ходил,
Посочувствовал ему медведь Лаврентий:
– Да, плохо это, когда есть нечего.
– Чего уж хуже, – сказал волк и тоненько повыл: – У-у-у!
Жалко медведю Спиридону стало его. Никогда он не видел, как волки плачут. Расчувствовался, говорит:
– Давай, Лаврентий, выручим его. Он, волк-то, в нужде, ему помочь надо. У нас есть, у него нет, давай поделимся.
Покряхтел медведь Лаврентий. Не хотелось ему припрятанного барана отдавать волку, но ведь не скажешь теперь, что у тебя нет его, когда сосед выдал. Вынес из берлоги барана, кинул волку.
– Бери, корми ребят своих.
И загорелись у волка глаза радостью. Приободрился он, завыл дрожащим голосом.
– Вот спасибо, выручили. Дети, пятеро ведь их у меня.
Весь день ходил потом медведь Лаврентий по берлоге и все говорил:
– Ты помнишь, Спиридон, какие глаза у него были. Никогда я таких счастливых глаз не видел.
И ночью все поталкивал его в бок, будил.
– Спишь, Спиридон? А я никак уснуть не могу. Все о волке думаю. Какие глаза у него были! Вот так и стоят они передо мной со слезами.
– Спи ты, – отмахивался медведь Спиридон, – завтра на деревню чуть свет идти, отдохнуть надо.
Затихал медведь Лаврентий, а немного погодя опять начинал возиться и толкать медведя Спиридона под бок:
– Вот обрадовался серый, а! Не думал, что мы поможем ему.
Утром сходили они на охоту, добыли кое-что, позавтракали.
– А теперь ложись и отдыхай, – сказал медведь Лаврентий медведю Слиридону. – Я всегда так делаю после завтрака, чтобы жир завязался. Когда есть жир в тебе, не такой долгой тебе зима кажется, и никакие холода тебе не страшны.
Прилег медведь Спиридон с ним рядом. Лежит, былку покусывает. Смотрит: барсук Филька из домика своего показался. Худой, облезлый. Еле идет. Сделает шаг, постоит, отдышится и еще шаг делает.
– Куда это ты, Филька, собрался, – окликнул его медведь Спиридон.
– К речке схожу, – отвечает барсук, – может, хоть лягушку поймаю. Болею вот, совсем ослаб.
– Куда же ты пойдешь такой? Еще утонешь.
– А что же мне делать? Есть ведь надо что-то. Я уж и так три дня не ел ничего. Нездоровится мне.
И положил медведь Спиридон лапу на плечо медведю Лаврентию.
– Давай, Лаврентий, поможем больному, из беды его вызволим.
– Чем же мы поможем ему? У нас у самих ничего нет.
– Добыть надо. Мы
Не хотелось медведю Лаврентию подниматься с лужайки, но и отказать стыдно было, поднялся. Спустились они с медведем Спиридоном к речке, наловили раков. Полдня по брюхо в воде лазали. Наловили все-таки.
Принесли барсуку:
– Ешь, Филька, да поправляйся.
А тот и не верит даже. Думал – шутят медведи, когда сказали, что за раками ему пошли. А они и впрямь принесли целое лукошко. И постель ему перестелили, чтобы лежалось Фильке удобнее. Заплакал Филька.
– Эх, – говорит, ведь я сегодня погибать шел. Спасли вы меня, спасибо.
И в эту ночь опять долго не мог уснуть медведь Лаврентий, все ворочался, толкал медведя Спиридона под бок:
– Ты помнишь, Спиридон, как плакал Филька? Помнишь, какие у него по щекам слезы текли? Круглые, с горошину. Я таких слез и не видел никогда.
– Спи ты, – отмахивался от него медведь Спиридон и прикрывался подушкой.
Так и повелось у них: сперва медведь Спиридон уговаривал медведя Лаврентия поделиться едой с кем-нибудь, а уж потом и сам медведь Лаврентий чуть что и предлагает бывало:
– Поделимся, Спиридон? Мы с тобой еще добудем.
И помогать приохотился. Совсем мало лежать стал. Поговаривал:
– Хоть я и не солнышко, хоть и не согрею всех добротой своей, но кое-кого согреть все-таки могу.
И однажды сказал медведю Спиридону:
– Иди, Спиридон, домой. Пока я собирался учить тебя своей жизни, твоей выучился. И иной мне теперь не надо».
Обида медведя Михайлы
Выбил дятел последнюю сказку, смотрит – осталось еще немного места. Подумал и сделал приписку «Все эти сказки записаны со слов черепахи Кири-Бум. И поэтому все здесь верно от слова до слова». И расписался в самом низу – Ду-Дук.
И оглядел еще раз березу. По самому верху ее было красиво выбито: «СКАЗКИ ЧЕРЕПАХИ КИРИ-БУМ». И вниз по стволу шли сказки до подписи. Оглядел, остался доволен. Поддернул красные шаровары, сказал:
– Хороша береза, велик труд.
И поднялся тут с поваленной липы медведь Михайло. Обида его зацепила. Это что ж, выходит, зря он эти дни дрожал у березы? О нем и рассказывать не собирались? Что он, хуже всех?
– Это что ж, один я остался без сказки? Во всей роще одного меня обошли? О барсуке и то рассказали.
– О нем есть что говорить.
– А обо мне нечего? Жизнь целую прожил и нечего рассказать обо мне?
– Слон тоже целую жизнь прожил, – сказала черепаха, – а умирать стал, оглянулся и увидел – прожитого-то нет.