Шрифт:
СКАЗКА ПЕРВАЯ. ПРО НЕБЕСНОГО ПУСТОМЕЛЮ
Иногда на земле, когда вечереют осенние небеса, становится совсем холодно, промозгло, стыло и зыбко. Спускается на тонкой витой веревочке Небесный Пустомеля на землю и тихо ходит по кустам и склоненным речным ивам, тоненьким березкам, опущенным до земли, листы да ветви себе да деткам на память собирает. Кладет каждый листочек к себе в карман, где уже напиханы заранее клочки людских газет, которые по утрам раздают в метро и от которых ничего уже не остается к тому времени, как занимаются фонари. Потом Пустомеля
Пустомеле не тяжело бродить по земле. Раньше он помнил каждую веточку, сломанную неосторожной рукой, каждую шапочку от желудя, отколупанную ребенком. Его встречали песенки воробьев, восторженно возносящих хвалы небесам, когда по утрам умывались в лужах. Дворовые собаки умели искать его следы, а потом истошно вопить друг на друга, если кто-то посмел выболтать про него человеку. Отражения в разлитой по асфальту воде – то талый снег, то следы дождя – показывали ему картинки детских синих резиновых сапожек, розовых воздушных юбок-пачек, желтых плащей, водонепромокаемых, но заляпанных по подолу землей. Вербы приветственно тянули навстречу пушистые почки между Благовещением и Пасхой. И он знал, что приближается летняя пора – пора страды, жары и росистых лугов.
Но теперь была уже осень. Холодно задувало, и Пустомеля недовольно ёжился, перебирая в памяти все прошлогодние обмолвки. Северные ветра много их тогда наделали из воды мёрзлой, облачной. Его путь тропиночкой вился по склону горы, прямо над расположившейся в долине, скрученной кулачком цепью домиков. Глядь. Над его головой просвистел брошенный кем-то камушек.
– Нехорошо, – сказал Небесный Пустомеля. Он хотел было пойти дальше, но остановился, вертя в ладони чем-то знакомый силуэт камня, поднятого с земли. В сумерках, наступавших тенями и всполохами ветра в одиноких горах, Пустомеля разглядел глазки и ручки, словно выдолбленные на камне. – Нехорошо, – добавил он.
От камня с плевком избавился. Крадучись, побрел по склону.
Плюх! Мимо его головы со смачным шлепком пролетел комок грязи.
– Нехорошо как, – в который раз сказал Пустомеля и тонко искривил губы. – Совсем нехорошо.
Ворох стащенных газет и лесные находки недовольно гудели в кармане. Одному по такой темноте ходить было опасно. Явно пора было собираться домой.
Но Небесный Пустомеля не испугался. Он тихо тронулся по тропе – то вперед, то наискосок, а то и вовсе вправо, ближе к обрыву. Дорога увлекала вниз, к селению.
Пустомеля достал из длинного, узкого, потайного нагрудного кармана тростинку и тревожно дунул. Звук обрастал в объятиях ветра гулкими деталями, словно брошенная на дно моря монетка. Начала угадываться мелодия – и опасность удалилась с позором, утаскивая за собой в болото все свои тени и угрозы, невнятные на свету.
Тропинка вывела Пустомелю к просвету, еще к одному. Он заприметил зорким взглядом озерцо.
– Дай, колодец, воды напиться, а в озере будет рыба ловиться, – и Небесный Пустомеля решительно отправился вниз, к воде и людям, чтобы потом, отдохнув в теплой, обжитой тени домов, где все уже давно собрались за ужином, отправиться на ночную рыбалку. Он решил тряхнуть стариной перед долгой встречей с зимними месяцами торжественного безмолвия и грёз о ясном небе, стремительных облаках.
У
– Эй, водица, тебе что не спится? – Пустомеля умеет бурчать под нос. Да так, что ноги разворачиваются, а ресницы не глядят вспять.
Так оставшийся наедине с колодцем, его водицей, Небесный Пустомеля рисуется в проемах домов, гуляет за шторами в промозглом, ветряном мире гор и полей – и всё пьет, пьет, пока не напьется.
А потом рыбалка по плану – и домой, спать.
И до следующей весны.
СКАЗКА ВТОРАЯ. ПРО ГОРНОГО МОНАХА
На склоне горы, с обратной к солнцу ее стороны сидел мнимый бездельник, странный путешественник и обыкновенный рыбак. Он все сидел и размышлял о неземном. Рассвет золотил близкие горные хребты, закат умудрял море, лежащее неподалеку, напоминая о ранах Христовых, вместе с луной вставали серебряные звезды. А он все сидел и думал о том, каково это – по другим мирам ходить, путь держать. Перед ним вскачь устремлялись дивные единороги, хмурые избы, укутанные в ели. Весной птицы вили гнезда в его убежище и вели с набегающим утренним ветром пробуждающую беседу, а он все сидел и, казалось, ничего не замечал. Его ум погрузился в сказочное, полное опасностей и подвохов путешествие по другим местам и городам, временам и каменистым склонам, где ютились такие же отшельники, как и он. Он ждал солнечного цвета утром, света луны по вечерам, а днем он углублялся в молитвы по четкам. Так он проводил дни, коротал ночи.
Одним ясным вечером, когда стелился по земле только едва слышный ветер, подошла к обители горного монаха статная, словно тёмное облако, пронизанное солнечным светом, женщина. Была она с розой в руках и парой мешочков фасоли и сухого гороха, привязанных к поясу. В ее руках был звонкий раскат грома, а под косой золотилась молния. То была Дева Мария.
Монах вскочил, пораженный как молнией, при виде ножки, ступившей на пол его пещеры. Он понял, что это Владычица, по шороху светлых крыльев маленьких ангелов, сопровождавших Ее в пути, да по аромату неземных лилий, разлившемуся по темному жилищу, в котором не убирались вот уже пару десятков лет: монаху она досталась в наследство от предшественника, нерадивого и падкого на мечтания.
– Что ты молчишь? До седой старости на горы смотреть собрался, а Меня все никак не поприветствуешь?
Монах быстро вскочил и поклонился. Со слезами смотрел он на Деву, внимал ароматам ладана, витавшим вокруг нее, и отчаянно пытался вспомнить хоть одну молитву.
– Ко Господу, ко Господу, дабы защитил от такого позора!
Он швырнул в нее три камешка из Иерусалима, куда ходил на днях, а может, и десяток лет назад, а то и пару десятков лет. И скрылся во тьме, неприкаянно прорывая себе проход в глубину горы.
Дева осталась скорбно стоять.
Ангелы бросились врассыпную.
И раздался гром.
СКАЗКА ТРЕТЬЯ. ПРО ДРЕВНИЙ ХРАМ
По пустыне днями и ночами шел караван верблюдов. Без дома, лишь с запасами фиников и вяленых королевских бананов, шли люди, за ними следовали верные собаки. Женщины кутались в платки, скрываясь от палящего зноя под балдахинами. От оазиса до оазиса, от пальмы и озерца до колодца шли люди, бережно храня курдюки с водой и всю свою поклажу: камни да глину.