Сказки для долгой ночи
Шрифт:
Оборвалась крапивная тропка, погас путеводный свет. Стоит перед Яромиром тонкая белая берёзка посреди старых кривых деревьев, тянет ветви к нему. Дотронулся Яромир – кора у неё тёплая и подрагивает, будто живая.
– Вот моя Рада, – сказал кузнец, и все звуки вокруг стихли.
– Второе испытание. Освободи её, – велел ведьмин голос.
– Обманула, проклятая! Уговор был на одно испытание! Ну, смотри же, вернусь, головы тебе не сносить!
Не ответила ведьма. Увидел Яромир под ногами непонятно откуда взявшийся топор. Поднял его, словно за руку кто тянул, и замахнулся
– Освободи, сруби берёзу, – то уже Радин милый голос просит.
– Нет! – крикнул Яромир. – Ударю – и твоя кровь брызнет!
Отбросил он топор и обнял тонкий ствол, словно хотел свои силы передать деревцу. Вдруг вспыхнула берёза жарким пламенем. Закричал Яромир, но не отпустил. Трещала и плавилась кожа, занялась одежда, тяжёлый запах горелой плоти наполнил лес. Не в силах больше стоять на ногах, сполз кузнец на землю, не разжимая объятий.
– Не спасу, так хоть умру подле тебя…
Стал рыжий огонь красным, затем ослепил белизной, стёк по стволу берёзы и просочился в землю. Смотрит Яромир – что за диво? Ни ожога на нём, и одежда цела, только память о недавней боли выворачивает суставы и заставляет сердце трепыхаться. А в объятьях у него – Рада без чувств.
– Последнее испытание – домой вернуться до первого луча. Обоим, – сказал ведьмин голос.
Вздрогнула Рада и открыла зелёные очи.
– Яромир, – улыбнулась. – Ты пришёл за мной! Как долго я спала и какие страшные сны видела!
– Прости меня, не уберёг твой подарок. Живёт теперь ведьма на селе с твоим лицом.
Легко вскочила Рада на ноги, будто и не стояла только что берёзкой.
– Так пойдём и расскажем, что она натворила. Пусть народ решает.
– Найдём ли дорогу? – спросил Яромир, поднимаясь следом. – Лес будто и не наш вовсе.
– А это смотря какими глазами глядеть.
Взяла Рада Яромира за обе руки и, привстав на цыпочки, коснулась его губ робким поцелуем. Взвихрился вокруг них чистый свет с прожилками золотых нитей, закрутился коконом, а после прорвался и затопил лес сиянием.
– Что же это? – ахнул Яромир, не веря глазам и от удивления позабыв ответить на поцелуй. – Что за колдовство?
– Истинная любовь – самые сильные чары, – ответила Рада. – Смотри.
Встал перед ними обычный лес, серый, предрассветный. Истошно каркнул вдали ворон, и оборвался его хриплый крик. Взявшись за руки, побежали Рада и Яромир в сторону деревни наперегонки с первым лучом.
– Не успеем, Рада, вон уже зарево над деревней!
– Нет, не рассвет это!
Они бежали и бежали – откуда только силы брались? Едва ступили ноги на разбитую телегами дорогу на окраине Холмогорья, как из двора во двор перекатилась по деревне петушиная песня да прошёлся меж домами солнечный ветер. А вот и первый луч показался.
Шум и крики стояли в деревне. Суетились люди, носили коромыслами вёдра, на бегу расплёскивая воду. Ещё не добравшись до места, знали Рада и Яромир: то полыхает ведьмин дом.
Рвалось пламя из дверей и окон, плясало по двору и билось в ворота, словно пытаясь выйти наружу, взвивалось в небо из печной трубы и стекало по скатам крыши.
Сдались деревенские, отступили и молча глядели, как догорает дом. Позади всех стояли Рада и Яромир.
– Что ж ведьма? – спросил кузнец, тронув за плечо знакомого мужика.
Тот вздрогнул.
– Да кто её знает. Никто не видал, чтоб выбегала. Может, потом найдём.
Выгорел дом вместе со двором дотла, одни горы пепла остались. А случилось то взаправду или люди сочинили – никто теперь не скажет. Что было, то прошло да полынью поросло.
Ольга Дехнель
Сказки о тех, кто ушёл (и тех, кто нашёлся)
1
Однажды старшая ведьма говорит мне: в поисках пропавших слов иди к берёзам. Или туда, где много красивых женщин.
Мне и грустно, и смешно. Нет ничего красивее женщин, вот только место я уже знаю. Дорогу к нему помню хорошо. И никогда не пойму одного: почему в лагере «Берёзки» совсем нет берёз.
Поворот на него мне знаком до усталой пелены перед глазами, по осени он будто залит яичным желтком – такое всё яркое. Когда я выпрыгну из автобуса, кто-то ещё успеет бросить мне в спину: «А вы к кому?» Я отвечу со смешком: «Навестить друга».
Друг снится мне ненавязчиво, раз в полгода, не чаще: просит привезти фиолетовую толстовку, погадать, смотрит знающими глазами, а иногда плачет, как ребёнок, – ребёнок и есть. Ещё один мальчик, который никогда не повзрослеет, такие живут не только в сказках.
Его видно уже с дороги, с остановки, но я, вопреки всему, замедляю шаг. Ветрено. И действительно, мне встречается много красивых женщин, мужчин и даже детей. Все смотрят будто сквозь меня: я далека от них, как от нас далёк Марс.
Я ставлю перед ним стакан с кофе и открываю свой – осень, она только для кофе и друзей. Он мне улыбается с чёрного, и я скалюсь в ответ: «Ты меня прости, но фото отстой». Я говорю это каждый раз, и каждый раз он беззвучно смеётся.
Мы с ним застыли на пороге сказки, и, может быть, он теперь мой Вергилий, а я его Данте. Мы отправляемся в путешествие. Случайный лист бросается мне в лицо, а его волос не касается вовсе, когда я спешно и сбивчиво рассказываю о новостях: «У нас тут другой мир, а тебе в твоём всегда девятнадцать».
Мой язык любви – съеденный лимон из вашего чая, вовремя захваченный кофе, упоминание о вас в моём тексте.
Мой язык любви – моя память. Я помню о вас всегда, ваши истории продолжаются и повторяются со мной. И мне чуть легче оттого, что цветы в вазе у друга свежие.
Мы говорим долго, я всё больше болтаю, он всё чутче молчит. На пороге сказки пасмурно, возможно беспощадное листопадение.
Это мне кажется всегда особо смешным: чтобы попасть в детский лагерь, где нет берёзок, нужно проехать кладбище. Автобус едет из мира в мир, по маршруту «жизнь – смерть – жизнь», за горизонт и границу сказки, через сухое подсолнуховое поле и жёлтый осенний коридор.