Сказки для маленьких. Часть 1 - от "А" до "Н"
Шрифт:
– Эх, миленький-сердечный, кому теперь здесь дом родной?! Старый хан половецкий умер, теперь сынок его лютует. Все деревни пожег, не щадит ни старого, ни малого. Кто живой остался, убежать успел - все в Иванов-город подались. Меня-то перехожую никто не трогает, да и не дойти мне до города. А ты не кручинься, сокол, в черную годину у всякого своя судьба, бог не оставит. Слушал царевич бабку голову опустив, лицо его потемнело:
– Прости меня, матушка- сказал он, да велел жене с сыном торопиться, спешить.
Добрели они до Иванова-города, ворота заперты. Стража кричит: "Кто вы будете? Коли христианские души-то перекреститесь!"
Вошли
– Здравствуй, отец! Федор, сын твой, челом бьет! Не вели гнать-казнить, вели слово молвить. Велика вина моя, позволь мне искупить ее, с дружинниками твоими меч поднять, ворога встретить. А жену мою и внучку твою приюти, спрячь в тереме!
– Подойдите, дети мои, ко мне- отвечал Иван,- дайте поглядеть на вас. Знаешь ли ты, сын, кто к нам войско это привел, землю разорил? Ждем мы его, собаку поганую, третьи сутки. Идут они город брать. Дружина моя не устоит, перед смертью нам свидеться пришлось. Что толку казнить себя, такая доля у тебя, сынок. А может и моя рука не туда тебя завела. Может, я самый виноватый и есть!
Обнялись отец с сыном, да так и остались стоять.
... Рано в смутный утренник пошли городские девки да бабы по воду, а прибежали без воды, заполошные, ведра у реки побросали: "Ворог за рекой, у брода! Весь берег обложила тьма басурманская!" Враз город проснулся, ворота дубовые на засовы закрылись, дети со стариками в церкви укрылись, дружинники, да молодцы с мужиками на стены городские поднялись. Велел царь Иван черную смолу греть, воду кипятить, бабы камни бросились сбирать. И Федор наш к последней битве приуготовляется. Жену с дочерью перекрестил, прощенья у них попросил, перстень свой королевский дочурке на шею на суровой нитке повесил.
Уже и к стенам городским добрались половцы, и солнце померкло над Ивановым городом. Разыскал Федора седой дружинник: "Помнишь ли меня, Федор-царевич? Я тебя учил в седле держаться, когда ты отроком был. Крестник-то твой спасенный, видно, всех нас сегодня погубит, и тебе не поздоровится... Не серчай на старика, я ведь правду говорю. Не ведомо мне, божьей ли волей, лукавый ли тебя соблазнил, чтобы ты его, змееныша, из полона выпустил... А все ж таки, спой-ка нам, царевич! Сердце в последний раз вздохнет, умирать не так страшно будет!"
И запел ведь Федор! Может для того и петь-то он умел, чтоб он родичей своих в страшный час утешил? Поднялся голос его к самым серым тучам, даже ханские разбойники присмирели, остановились. Слушали сородичи Федора, головы к нему не поворачивая, от ворога взгляда не отводя. Как взлетел голос на последнюю высоту, колокол церковный ему в тон задрожал-ответил, и сорвалась-оборвалась песня, как сокол, подстреляный влет.
Засвистели, загоготали враги, хлынули к стенам. Дрогнули ворота тесовые, заскрипели, и перекинулась сеча в самое Иваново гнездо.
Федор мечем себе дорогу расчищает, к воротам пробирается. Одного желал - до молодого хана живым дойти. И смилостивился над ним бог - схватился Федор с ханом. Меч ли его был удачлив, смерть ли ханская от Федора была суждена - а не спасли хана верные слуги. Ранил царевич хана, и сам мертвым упал. Три метких стрелы впились ему в горло - не петь, тебе, соловей, не будить солнца в родной стороне!
Сгорел Иванов город в
Радоваться бы басурманам богатой добыче, да легкой победе, только хан молодой при смерти лежит, умирает. Велел раненый все злато-серебро ему принесть, всех пленников согнать к его ложу,- налюбоваться желал, на то, чего с собой не взять. А как царскую внучку ему поднесли - встрепенулся он, приказал перстень с нее снять, ему показать. Поглядел, откинулся на подушку и молвит: "Малого меня твой отец пожалел- за песню на волю отпустил. И отца моего песнями победил, а потому и не сгублю тебя! Отдайте ей перстень, да второй с моей руки - он и есть ее. Оденьте девчонку, как ханскую дочь, да продайте в самую дальнюю землю. Цену возьмите за нее самую большую, пусть Федор-царевич не думает, что я поскупился"
Не ослушались хана верные слуги, увезли маленькую Марию в дальние края, продали купцам чужим, заморским. След ее в родных краях затерялся. А про Федора - царевича кто же упомнит, никого в живых не осталось! Есть, правда песенка колыбельная, которой мамки детишек укачивают в темные ночи, есть там и про Федора-певца стих, да кто знает, про того ли Федора-царевича?
– Тулбукун-Тулбукун, а я все понял!
– встрепенулся королевич . –Оказывается в жизни все так просто и все решается само собой, все совпадает и рано или поздно! И…
– Ничего больше не стану слушать! Не спеши, мальчик! Ведь сказки такие разные, и завтра все будет по-другому! Да прибегай пораньше! старый Тулбукун скучает без своего маленького советника...
– Да-да-да! Конечно, я приду!
– донеслось из глубины сада.- И спрошусь у отца пораньше.... Жди!
И вновь стемнело в королевском саду и настала пора шестой сказки...
– Здравствуй, здравствуй, мой мальчик! Старый болтливый Тулбукун заждался тебя сегодня. Что ж, поспешим, королевич, за девочкой с заплаканными глазами, которую увозят ханские слуги. Она скоро утешится, такие маленькие ничего не помнят долго. Машеньку-чудиночку назвали Маной и оставили в далекой стране джунглей. Купил Ману богатый раджа, человек незлой и одинокий. В его дворце Мана и выросла. У раджи не было своих детей, и девочка утешила его в старости, как могла утешить родная дочь. Ах, Маленький Сан, какой резвой и любопытной была эта девочка! Приемный отец только взывал к богам и качал головою им в укор: " О, боги! Впору было этой девчонке родиться мальчиком и носить мужское платье". Едва Мана научилась говорить, правитель Рад лишился покоя навсегда. Вопросам ее не было конца: "Отчего светит солнце?
На каком языке говорят обезьяны? И отчего они не строят лодки как люди? Кто раджа у тигров и почему люди умирают?" Бедный Рад старался, как мог, но сам был недоволен своими ответами...
Мана раздаривала подружкам свои украшения и платья, зато целый месяц из дворца не отпускали бродячего фокусника, потому что Мана не могла вдоволь насмотреться на дрессированных змей. Когда ей исполнилось семь лет, она горько плакала, что не умеет глотать огонь, как волшебники на базаре, а любимой игрушкой ее был глиняный боевой слоник. Оказывается, его слепил " знакомый бродяга"! В плату за игрушку Мана вынесла ему свой завтрак и обед, и ужин.