Сказки для маленьких. Часть 1 - от "А" до "Н"
Шрифт:
Шли годы, и сильней раскалялись страсти, а файров становилось все меньше. Хитростью и колдовством люди теперь губили их из страха перед властью Безотказной Просьбы и ревности друг к другу; тех же, кто оставался в живых, часто лишали дара речи, дабы обезопасить себя от покушений на имущество и покой.
И настало время, когда на земле осталась лишь одна истинная файра. Прочие, в тайне считавшие себя таковыми, несли в своих жилах больше человеческой крови, ибо были отпрысками от смешанных браков.
Джильдой звали последнюю файру, хотя позже редко кто поминал ее по имени. С рожденья она была безголоса, зато все лучшие, благороднейшие свойства, которыми славился ее народ, воплотились в ней. Говорят, что даже дикие звери приходили полюбоваться на Джильду к скромному лесному замку, где
Лишь Великий Инквизитор недолюбливал королеву. По правде говоря, он ужасно боялся файры, ведь у него сердце останавливалось, когда он глядел на нее! Увы! Время тогда было нелегкое, войны с соседями порой опустошали страну. Вот и задумал Понтий построить вокруг королевского замка оборонительный ров. Но на беду заполнить тот ров водой долго не удавалось: она, словно смеясь над людьми, уходила под землю, а после вновь била ключом как раз под окошечком Немой Королевы. Тогда-то и объявил Инквизитор, что королеву нужно отдать реке. Задумал он замуровать ее в темном каменном склепе на дне рва, надеялся, видно, бедняга, что под спудом воды погаснет живой огонь файры, а с ним и тот, что жег его гадкое сердце. Что уж там Инквизитор наплел Понтию, никому неведомо, а только недолго король с ним спорил. Ни мольбы придворных, ни ропот народа не изменили дело, - участь Немой Королевы была решена, и время казни - назначено. Спасти Джильду могла б только Безотказная Просьба, но не было у файры голоса, чтоб произнести ее.
Но говорят, что решилась помочь королеве ее сводная сестра. Была она файрой лишь наполовину, а все же обладала великой колдовской силой и редкой мудростью, так и звали ее - Ведьма. Самой счастливой была она в ту пору, ибо странное то время было порой ее Любви. Весь город знал об этом. О ней и ее возлюбленном народ распевал по трактирам скабрезные песенки да выдумывал небылицы. А только Ведьме все было нипочем! Поговаривали, что лишь волшебством добилась она взаимности, ибо многим уступала в красоте, а возлюбленный ее, даром, что служил он в армии Понтия простым гренадером, слыл писаным красавчиком, да еще и храбрец был, каких мало. Может, другого такого и не было во всем королевстве - ни перед кем глаз не опускал, а вот с Ведьмой этой стал вовсе, как ручная птица. Жалели его даже. И не напрасно. Трудную задала ему Ведьма задачу: на краю света у самого Великого Песнопевца испросить голос для Немой Королевы. С тяжким сердцем давала она своему гренадеру последние наставления и в дом вернулась, вытирая со щек быстрые слезы краем синей кружевной шали. Знала Ведьма, что смертельно опасно ее заданье, но крепко верила в доблесть возлюбленного, верила в силу любви и свои могучие чары.
А Гренадер уж тем временем шел, торопился, по лесным тропинкам, вздыбленным заскорузлыми корнями сосен, по скалам, с вершин которых внезапные порывы ветра швыряли в лицо сверкающий колкий снег. Равно легко ступал он по сизым гранитным камням и по дрожащим лунным дорожкам, даже по воздуху порой летел Гренадер, оттого это было, что жила в его сердце настоящая любовь, а не бедным людским колдовством наведенная. Спешил он туда, где сходятся миры, и в малом пространстве меж ними почти невозможно пройти, не задев их острые грани, которые, ежели тронешь хоть мизинчиком, обрежешься до крови, и пойдет бродить по иному миру твой бездомный двойник, из капли рожденный. В том краю и поныне живет Великий Песнопевец. Это он дарит изредка несравнимые с прочими голоса истинным певцам да старым скрипкам, а после сам радуется их пенью. Может, и добр Песнопевец, но образ его невыносим для смертных, единого взгляда на него довольно человеку, чтоб потерять волю и рассудок. Да не страшился этого стремительный путник,
Три ночи шла рядом с ним Плачущая Эгле, что бродит повсюду, где только есть время, и вечно роняет слезы, причины которых не знает никто. Но не наступил на ее черную тень Гренадер и не превратился оттого в остывшую головню. Три дня, ласково заглядывая в глаза, бежала перед ним смеющаяся Джен, неумолчный говор которой так точно копируют жаворонки и китайские колокольчики, но и на ее радужную тень не ступил Ведьмин посланец, избежав участи рассыпаться горстью янтарных осколков.
И, наконец, пришел он в те места, где от дыхания Великого Песнопевца вековые замшелые валуны колышутся, словно нежные луговые травы. Тысячеголосым хором звучала тягучая, печальная песня, и заполняла все вокруг, и согревала, ибо была тепла, и пронизывала насквозь. А Гренадер увидел тело свое прозрачным и ощутил в нем небывалую слабость и дрожь, но протянул вперед раскрытые ладони и бесстрашно шагнул в Песню. Собственных слов не слыша, какою-то дальней мыслью попросил он голос для Немой Королевы. О, чудо! Тотчас в его руках забилась невидимая робкая птица, звонкое пенье которой наивным диссонансом на миг нарушило гармонию напева. И Гренадер, то ли преисполнившись благодарности, то ли повинуясь давней привычке ни от кого не прятать взора, поднял глаза. Ежесекундно менялся облик Великого Песнопевца, из седовласого старца становился он русым юношей, и вдруг отрастали за его спиной огромные злобные крылья. А звук - зримым тяжелым сгустком, красный, как новорожденный младенец, выписывал по телу Песнопевца завораживающие круги и спирали. И постиг Гренадер мучительные и странные истины о мирах, движимых священных пением, а вместе с тем бесконечную грусть, усталость и разочарование поющего, и Бог знает, что еще в душу человечью проникло, да только бежал Гренадер оттуда, не разбирая пути, растеряв по дороге Любовь, и Рассудок, и Память, и голос Немой Королевы.
Никто не видел его больше.
И горько плакала молодая Ведьма, когда в назначенный срок к ее порогу пришли лишь волшебные сапоги Гренадера, все в песке и болотной жиже. По слову ее всегда должно им было к ней возвращаться.
И ничто не спасло Немую в день ее казни. Но говорили после, что где-то на окраине мира есть лесная поляна, поросшая желтыми и лиловыми цветами. И ежели встать посереди ее, затаив дыхание, то услышишь, как кто-то тоненьким голоском горестно причитает: "Ведь ты же говорил, что любишь меня! Ведь ты обещал..."
Так исчезли с лица земли файры. Но многие люди и по сей день несут в себе каплю их крови. И в тебе она есть, дитя мое! Потому-то мне так трудно отказать тебе, когда ты просишь рассказывать новую сказку!
Виктория Измайлова
Лён
Лён цвёл чудесными голубенькими цветочками, мягкими и нежными, как крылья мотыльков, даже ещё нежнее! Солнце ласкало его, дождь поливал, и льну это было так же полезно и приятно, как маленьким детям, когда мать сначала умоет их, а потом поцелует, дети от этого хорошеют, хорошел и лён.
– Все говорят, что я уродился на славу!
– сказал лён.
– Говорят, что я ещё вытянусь, и потом из меня выйдет отличный кусок холста! Ах, какой я счастливый! Право, я счастливее всех! Это так приятно, что и я пригожусь на что-нибудь! Солнышко меня веселит и оживляет, дождичек питает и освежает! Ах, я так счастлив, так счастлив! Я счастливее всех!
– Да, да, да!
– сказали колья изгороди, - Ты ещё не знаешь света, а мы так вот знаем, - вишь, какие мы сучковатые! И они жалобно заскрипели:
Оглянуться не успеешь,
Как уж песенке конец!
– Вовсе не конец!
– сказал лён.
– И завтра опять будет греть солнышко, опять пойдет дождик! Я чувствую, что расту и цвету! Я счастливее всех на свете!
Но вот раз явились люди, схватили лён за макушку и вырвали с корнем. Больно было! Потом его положили в воду, словно собирались утопить, а после того держали над огнем, будто хотели изжарить. Ужас что такое!
– Не вечно же нам жить в свое удовольствие!
– сказал лён.
– Приходится и потерпеть. Зато поумнеешь!