Сказки и были Безлюдных пространств
Шрифт:
– Вот уж неправда! Серёжка – не слон!
– Я не сказал про слона. Представьте… этакого кенгуренка, который не желает умерить свою прыть и ничего не знает о ценности тончайших бокалов и фарфоровых ваз, которые стоят повсюду… Впрочем, я несправедлив. Теперь-то я знаю, что у вашего друга была цель.
– Какая?
– Поставить на ноги некоего Рому Смородкина. И этой цели он блестяще достиг… Но он пошел дальше – повел Рому за собой в неведомые миры. И тут вы оба не рассчитали…
– Он не виноват!
– Никто не виноват, Рома. Я не об этом…
Старик
Я спросил осторожно:
– Скажите… Вы – Бог?
Старик помолчал удивленно. Потом засмеялся.
– Что вы, Рома! Ну какой же я Бог! Я одни из многих, кому поручено разобраться в этой каше из многомерности и параллельности миров. А конкретно – с Безлюдными пространствами. Одна из самых трудных задач – отделить их от мертвыхпространств. Внешне те и другие очень похожи, они покинуты людьми. Но мертвые пространства – это те, куда нельзя вернуться. Они смертельны для людей…
– Это после взрывов реакторов? И бомб?
– Да… А Безлюдные пространства ждут. Чего-то и кого-то… На первый взгляд это может быть самая безжизненная, выжженная территория, но если присмотреться – она не мертва. Есть в ней ожидание. А какое?.. Это все неясно, не укладывается в общее строение Мира. Безлюдные пространства, как заметное явление, возникло неожиданно, и надо понять – зачем?
– Значит, вы тоже не смогли бы пройти между башнями?
Он опять засмеялся:
– Ну, эта задача не из трудных… Кстати, ведь и вы пробились между ними. Хотя и не без урона.
Да! Только тут я сообразил, что я – на заброшенный территории. Все же прорвался. Но… что из того?
Так я и спросил:
– А что из того? Какой прок?
– Ну, кое-какой все-таки есть. Например, на берегу реки у деревни Дорожкино протянулась теперь полоса очень твердого песка. Вполне пригодная для посадки и взлета. Вы с вашим другом вполне можете прилетать туда.
– Это хорошо, – вздохнул я. И подумал: «Но никогда я уже не взлечу на собственных крыльях». Старик, разумеется, прочитал мою мысль.
– Это ничего, Рома. Главное, что вы не разбились.
…А дальше все было хорошо
Да, я не разбился!
Не верьте, если вам скажут, что Рома Смородкин двенадцати лет погиб в катастрофе. Чушь!
Я под утро вернулся домой, мама еще спала. Я запрятал подальше разодранные штаны и тоже лег спать.
А дальше все было хорошо. Жизнь пошла день за днем. Год за годом. Я закончил школу, потом художественное училище, институт. Стал художником-дизайнером. Даже слегка знаменитым – после того как наша группа получила премию за оформление главного павильона Ратальского космопорта.
Я женился на девушке Софье Петушковой, которую в детстве звали Сойкой. И у нас
Кстати, мама вышла замуж. Но не за Евгения Львовича, тот вскоре уехал из нашего города. Знаете, за кого она вышла замуж? За дядю Юру!
Дядя Юра вернулся с далекой стройки, опять поселился неподалеку, стал захаживать в гости, и вот… Не знаю, появилась ли у мамы к нему большая любовь, но поженились и живут славно…
Как видите, все со мной хорошо, вовсе я не разбился!
Случилось гораздо более страшное.
Разбился Серёжка.
Он погиб в том самом году, когда мы познакомились. В детстве. В сентябре.
Тогда по южным границам там и тут гремели гражданские войны (словно людям хотелось оставить на Земле побольше Безлюдных пространств). И вот Серёжка надумал помочь там кому-то. Или продукты сбросить беженцам, или, может, малыша какого-то вывезти из-под огня. Не знаю, он со мной этими планами не делился. Он только насупленным, чужим каким-то делался, когда мы видели на экране «Новости» с южными репортажами.
И однажды он исчез. Дня три я не волновался: всяких дел было по горло: школа, новые знакомства. Но потом встревожился, побежал к нему домой.
Отец был «под мухой», улыбался и молчал, а тетка равнодушно сообщила, что уехал Серёжка к бабушке. Не к той, что неподалеку от города, а к дальней, где-то в Краснодарском крае. Там будет, мол, ему лучше…
Уехал? Ничего не сказав? Бред какой-то! Я так изумился, что сперва и горевать не мог по-настоящему.
Нет, что-то здесь не то!
А через день услышал в «Новостях», что над побережьем сбит еще один самолет. Неизвестно чьей ракетой, и сам неизвестный. С непонятными знаками. И показали хвостовое оперение, которое упало на прибрежные камни. С голубой морской звездой на плоскости руля…
Днем я держался. В школу ходил, даже уроки иногда делал. А ночью просто заходился от слез. Старался только, чтобы мама не услышала.
Иногда казалось даже, что сердце не выдержит такой тоски.
Может быть, и пусть? Не могу, не могу я без Серёжки! Не надо, чтобы делался он самолетом, не надо сказочных миров и Безлюдных пространств. Пускай бы только приходил иногда. Живой…
И он пришел. Ну да! Однажды ночью, когда я совсем изнемог от горя, звякнула решетка на балконе. И открылась балконная дверь. И Серёжка – вместе с осенним холодным воздухом – шагнул в комнату. В старом обвисшем свитере, с пилотским шлемом в руке. Сердитый.
Я обомлел.
Он сел рядом, на тахту.
– Хватит уж сырость пускать… Даже разбиться нельзя по-настоящему…
– Это ты?! Ты снишься или живой?
– Вот как врежу по загривку, узнаешь, снюсь или нет…
Я прижался к нему плечом.
– Не сердись…
– Ага, «сердись»! Думаешь, это легко, когда тебя за уши вытаскивают оттуда?
– А кто тебя… за уши?
– Он еще спрашивает! Кто, как не ваша милость!
– Серёжка, ты больше не уйдешь?