Сказки и предания алтайских тувинцев
Шрифт:
Пришла ночь. Эрген-оол превратился в волосок и лежал под войлоком крыши и слышал, как Эрлик твердил: «Я сплю, я сплю». К утру он вдруг стал бормотать: «Я не сплю, я не сплю». Услыхав это, Эрген-оол проскочил в его ноздрю и оторвал кончик его сердца, а потом превратился в серого сокола величиной с быка и улетел. В пути он опять принял свой облик и пошел, и тут он увидел: бежит черная собака, один человек ведет ее на цепи, а другой погоняет. А значило это, что Эрлик убил Харагаты Хаана с черными мыслями и вот вел его. Ведь Эрлик Хаан — такое существо, что если он даже и умрет, то опять оживает и остается жив.
Так
Арагы капал с его бороды,
Жир капал с пальцев —
Так счастливо зажил он с тех пор.
4. Зачин сказки
Ну, дети мои, сейчас я первым расскажу сказку.
Столько было темно-пятнистых коней, говорят,
Что они весь Алтай наполняли.
Столько было темных черногривых коней, говорят.
Что они весь Хангай наполняли.
Золотой источник и источник серебряный
Служили им водопоем, так ведь говорят!
А пестрая большая гора Сюмбер-Уула
Служила им заслоном, говорят.
Начал вертеться земной шар
И был сотворен Чингис Хаан, говорят.
Это было время, когда все тринадцать вершин Алтая
И весь мир были красы совершенной, говорят.
Рога горного козла доставали до неба, говорят,
Хвост верблюда доставал до земли.
Таким, говорят, было то время.
Была трава осока длиной в три сажени,
Были молодые деревья в тридцать саженей,
Это было время, когда как раз возник Золотой мир, говорят.
Это было время, когда жил истинный муж
По имени Бёген Сагаан Тоолай.
У хвоста лисы был тогда конец,
У хвоста коровы было тогда начало.
Была осока-трава длиною в три сажени,
Были молодые деревья в тридцать саженей,
Не счесть было черных деревьев,
Не найти конца текучих рек.
Были моря, прекрасные своими водами.
Это было время, когда сыны и дочери людские
Как раз начали счастливо и подолгу жить на свете.
Ведь так говорят, не так ли это было?
Уу-уу-уу-уу-ииий…
Это было время, когда они начали объезжать
Своих темно-пятнистых коней,
Которые весь Алтай наполняли,
Когда они начали охранять своих темных черногривых коней,
Которые весь Хангай наполняли,
Когда они пасли свой скот,
Охотились на свою дичь — не так ли это было?
Уу-уу-уу-уу-ииий…
Это было время, когда наш истинный муж утолял свою жажду водой золотого и серебряного источников и поднимался на свою большую пеструю гору Сюмбер. Он вытер свои пятнистые глаза хадаком, оглядел мир и сказал:
— Есть ли на свете враг скоту моему и мне самому?
Это был паренек, которого звали Бёген Сааган Тоолай.
5. Бёген Сагаан Тоолай
В давнее время.
Когда прославляли Чингис Хаана,
Когда возник весь мир,
Когда летал еще Хаан Гэрди,
Когда возникла земля,
тогда и случилось, говорят, что появился на свет рожденный быть мужем Бёген Сагаан Тоолай, так рассказывают.
С кудлатой головой,
С зубами, как гниды,
В коротком халате,
В стоптанных сапогах,
В меховой шубе,
Подпоясанной веревкой,
Наш храбрый мальчик
Бёген Сагаан Тоолай, дорогой.
Был тут как тут.
Только пронесся слух, что пришло время и
— Захватим-ка его страну, пока он еще не стал мужчиной!
Собрал он десять тысяч своих воинов и обложил его. Собрал он шестьдесят тысяч своих воинов и окружил его. Они пришли, когда он лежал еще в люльке, — что же еще им оставалось делать! А оба его старших брата, несчастные, были как раз в это время на охоте. Как прослышали золовки, что идет на них за добычей Хюрелдей, завернули они Бёген Сагаан Тоолая в вату, чтобы не было на нем грязи, сунули ему вместо соски корень березы, чтобы не было на нем греха, а потом спрятали его в тополином дупле и ушли. Едва успели они это сделать, как явился Хюрелдей, захватил их и богатую добычу, не оставив ничего, ну, решительно ничего.
Забрал он всех буро-каурых лошадей, наполнявших ущелья,
Необъезженных каурых лошадей, наполнявших долины.
Им, бедным, обрезал хвосты он и гривы [46]
Сделал их своей добычей и ушел.
Вот как, рассказывают, дело было.
Эй-ей-ей-ей [47].
Уй-юй-юй-юй [48].
Когда пришел в себя Бёген Сагаан Тоолай,
Показалось ему, что после смерти он снова к жизни вернулся,
Что после долгого сна он очнулся.
Сказал он: боре— не было вокруг ни пылинки,
Сказал он: барс— ничего вокруг не было видно.
И вот лежал он нищий, совсем один. Потом сел, посмотрел туда-сюда и увидел круглый отпечаток стоявшей здесь прежде юрты, — казалось, огромнее юрты и быть не могло. Увидел он и следы, оставленные скотом, — никогда еще, казалось, многочисленнее стада и быть на свете не могло. Догадался он, что жеребцам-двух- леткам обстригли хвосты и гривы и увели их прямо на запад. Оглядел он хорошенько место, где стояла юрта, и заметил посредине четыре камня от очага — огромные, как четыре холма. «Для чего они тут?» — подумал он и отвалил один из камней. Взглянул и увидел под ним громадное огниво. Сдвинул он второй камень и нашел под ним моток веревки с плетеным серебряным концом длиною в три сажени. Он взял ее себе, а что было ему еще делать? Откатил он третий камень и нашел под ним серебряную палку длиною в шесть саженей. Что оставалось ему, как не колеблясь взять себе и ее. Сдвинул он наконец последний камень — под ним лежала его трубка с головкой из ивового дерева и его цветной синий табак. Что оставалось ему делать, как не колеблясь взять все это себе. Собрав свои вещи, он хорошенько огляделся, набил трубку с головкой из ивового дерева, закурил свой цветной синий табак, всадил в землю серебряную палку длиною в шесть саженей и снова уселся, оглядывая все вокруг. «Что же произошло?» — думал он, и, осмотрев все вокруг очень внимательно, он наконец понял:
«Вон оно что, враги разграбили мои владения и утащили добычу на запад!» Ведь он уже стал мужем, разум его созрел — как же ему было этого не понять? А если приглядеться хорошенько, было видно, что здесь жил народ, многочисленнее которого и быть не могло. Несчастный! Сидя здесь, он понял все,
— Вот безобразие! — воскликнул он. — Что же они, не знали, что ли, что я стану мужчиной? Я отомщу этой ненавистной стране и потребую свое добро обратно! Я обращу мою месть на эту проклятую страну!