Сказки и предания алтайских тувинцев
Шрифт:
Ха, но ведь уже прошло время, когда мальчику пора было бы вставать. Конь с силой откинул голову назад и оборвал свой повод, с силой рванул голову вперед и порвал свою узду, подбежал к нему и увидел, что они давно уже влили в рот мальчику яд и убили его. Мальчик лежал уже весь позеленевший.
Конь чихнул по-человечьи, фыркнул по-лошадиному, так уперся в землю, что обнажилось переплетение корней земли, и, взглянув вверх, обмахнул своей челкой облака Гурмусту, да так, что они пролились, обрушив на тело юноши целебный ледяной град, вымывший
— Да, мой мальчик, крепко же ты спишь! А слуги давным-давно уехали. Быстро садись на меня!
И только собрался мальчик вскочить на него, как его Темно-гнедой с обрубком хвоста сказал:
— Эй, мой мальчик, скачи и отколи себе вон от того вечного снега кусок льда размером с коленную чашечку и сунь его в свою суму!
Мальчик бросился туда, отколол лед, сунул его в свою суму, сел и поскакал, поскакал.
В пути конь его сказал:
— А теперь, мой мальчик, погляди туда, на середину этой голой степи! Видишь ли там слуг хана, уехавших уже давным-давно, в назначенное им время, или, может быть, видны хотя бы их очертания?
Мальчик спешился, отер глаза от слез и, когда взглянул попристальней, увидел что-то вроде тучи комаров.
— Эй, среди этой голой степи можно различить что-то вроде тучи комаров, — сказал он.
— Садись скорей на меня! — сказал конь, и тот вскочил на него. — Срезай мешки и сбрасывай их, мой мальчик, — сказал еще конь, потому что этот мальчик совсем забыл о том, что велел ему сделать старший брат. Срезав мешки, мальчик поскакал, поскакал. А уж конь его мчался!
Он мчался так, что мальчику этого было не выдержать. Маленький мальчик не мог вынести такой быстрой скачки. Когда ему грозила опасность упасть вперед, конь поддерживал его своей длинной гривой, а когда он всей тяжестью перемещался назад и ему грозила опасность упасть, конь подпирал его корнем своего хвоста — вот как приходилось коню скакать! Он скакал, и из его гривы несся голос птицы дженг, а из хвоста его несся голос лебедя.
И так помчался он, что мальчику опять было не вынести такой скачки, и тогда конь превратил мальчика в золотого клеща и прочно прикрепил его к волосам своей священной гривы. И, укрепив его там, он помчался, помчался. А потом в местности, где вражеские слуги могли уже увидеть его, он волшебством заполонил все небо облаками и полетел среди облаков.
Он летел и с высоты своего полета увидал в одном месте слуг, действительно слуг, очень враждебно настроенных.
— Да уж, конь под этим вражиной — настоящий враг! Вот там, видите? Он над вами, конь богатыря Тайваган Улаана! — крикнул один из них, свернул свой канат из четок длиной в семьдесят саженей и набросил на него как аркан. Когда он бросил свой аркан, тот попал на шею коня, летевшего в облаках. Но, упав на землю, конь выскользнул из петли, будто быстро рассеявшийся дым. Выскользнув, он помчался теперь по земле. Хан и богатыри, пустившие своих коней задолго до него,
— Вот бежит мой конь! Это пыль от моего коня! — И каждый приготовился изловить его.
Один Тайваган Улаан Баатыр не сказал ни слова. Он узнал своего коня по тому, как тот вздымал пыль, и, когда сам он появился, герой приготовился, вогнал в конец своего укрюка стальной крюк и, подняв заднюю полу, засунул его за пояс, подняв переднюю полу, заткнул его за пояс.
Конь его как ни в чем не бывало летел мимо! Но Тайваган Улаан крючком попал в оба его трензельных кольца. Встретив препятствие, пойманный на крюк конь протащил его за собой на расстояние, равное половине дня пути, и только тогда смог он повернуть своего коня. Казалось, повернулись вместе с ним благородные Алтай и Небо, и все богатыри глазели на них.
И привел тогда Тайваган Улаан Баатыр своего коня и поставил его, высоко подвязав ему голову, и, когда прошло времени в два раза больше, чем нужно коню, чтобы отдохнуть после скачек, только тогда стали постепенно приходить кони других героев. И тогда наш герой спросил:
— Ну что, хан, выиграл я это состязание?
— Конечно, ты выиграл! Но теперь будут еще два состязания, — ответил тот.
— Какие же будут теперь состязания?
И на это хан сказал так:
— Мы будем стрелять через три верблюжьи поклажи дров в три черных камня размером каждый с быка, и сквозь ушки трех штопальных игл мы будем стрелять через отверстия в тазовых костях трех лис.
Насадили они тогда на шесты тазовые кости трех лис, воткнули три штопальных иглы, привязали три верблюжьи поклажи дров и сложили их в кучу, положили там три камня величиной с быка, а потом богатыри приготовились стрелять.
— А кто же будет стрелять первым?
— О, — сказали, — стрелять будет богатырь нашего Хан Тёгюсвека Тайваган Улаан, у которого чуть ли не миллион религий, чуть ли не десяток тысяч бурганов.
— Ну нет, этому не бывать! Богатырь Тайваган Улаан не может стрелять первым! Мы этого не допустим, ведь здесь сам хан, нет, этому не бывать! — сказали другие.
Ну, раз первым должен был стрелять хан, попросили его стрелять самолично. Выстрелил сам хан и попал сквозь ушки трех штопальных игл, выстрелил так, что загорелись три верблюжьи поклажи дров, выстрелил сквозь отверстия в тазовых костях трех лис, разбил два из трех черных камней размером с быка, но в третьем его стрела застряла.
— Ну, кто будет стрелять теперь?
— Теперь будет стрелять богатырь Тайваган Улаан!
Тайваган Улаан Баатыр так насек свою стрелу, как никогда еще ни одной не насекал, и натянул тетиву. Он натянул тетиву так, что из кончиков его пальцев тридцать дней подряд, девяносто дней без конца капала густая черная кровь и хрящевые края его лопаток на четыре пальца зашли один за другой.
— Вот теперь я натянул достаточно! — сказал богатырь Тайваган Улаан. И тогда молвил его младший брат Эр Дунгсай: