Сказки и сказкотерапия

Соколов Дмитрий Юрьевич

Строгая учительница. Через «не хочу»?

Автор. В очень значительной мере да. Хотя и одновременно реализуя вечное подспудное стремление к своему негативу. В этом смысле самые неприятные для нас люди — это те, кто могут нам больше всех дать и научить. И самые неприятные принципы, и самые не свои сказки.

Психолог-милашка. Вот это да… Это надо переварить.

Автор. Так, братцы, быстро — я рассказываю модель идеального

человека. Берем два листика, пишем на одном «доброта», на другом «жестокость». Пара противоположностей. Кладем их на пол. Обследуем линию между ними, чувствуем, каково ходить по ней. Находим то место, где мы находимся обычно. Находим то, где мы хотели бы быть. И обязательно обращаем внимание, куда мы зайти буквально не можем.

А теперь берем много таких пар: «ум» — «глупость», «творчество» — «автоматизм» и т. д. Их можно собрать в единый круг, где они станут диаметрами. И в этом кругу явно есть области, где мы вообще не появляемся, куда нам вход воспрещен. А вот идеальный человек — он ходит по такому кругу где хочет. Для него каждая область открыта и он может выбирать — когда быть злым, когда добрым, когда… И так далее. А ключ к этому — ну что вам объяснять? ну пусть кто-нибудь скажет.

Психолог-милашка. Ходить туда, куда мы раньше не забредали.

Автор. А найти такие места очень просто. Они в аккурат в противоположной стороне от тех, где мы все поле истоптали. Все, ребята, милые, мы заканчиваем. У меня последняя сказка.

Критик. А у нас, между прочим, еще не все… Ну ладно, мы уж после твоей сказки.

Автор. Это уже будет послесловие.

Критик. Ничего, задержишься. Это же раз в жизни, и это, между, прочим, сюрприз — тебе же.

Автор. Да? Ой… Ну, хорошо, ребята, все, я уже сам не рад, что эта сказка осталась, она почти и не сказка совсем, но — слушайте.

* * *

Когда в большой группе людей я просил каждого выбрать какой-то из сказочных атрибутов и стать им, в зале появилось много проблемных завязок, маленьких существ, чудес и дорог в тридевятое царство; но на пятьдесят человек там оказался только один счастливый конец. Мы уже говорили, что сказка обречена на хороший конец. (Возможно, это мы обречены на то, чтобы считать этот конец хорошим). Но если отбросить эпитеты, ясно: сказка подходит к концу. И от этого нам…

Пытаясь разобраться в собственных неоднозначных отношениях с окончанием сказки, я прихожу вот к чему.

* * *

Сказка описывает схему, программу, чертеж, сценарий поведения. Когда этот сцена-рий создан людьми, я радуюсь его завершению. Я не встречал ни одного людского сценария, который требовал бы целой человеческой жизни. Прошли — получили — расплатились.

Многие из нас боятся выйти из сценария. Жизнь, свободную от жестких предписаний и правил, они чувствуют пустотой. Это образ актера (о гениальный Берн!) — когда спектакль окончен,

как бы ни были долги овации, ты выходишь в ночь, один — и исчезаешь.

Жизнь может казаться пустотой или переполненным морем других существ, ролей и сценариев — как кому повезло. Мы можем сколько угодно интеллектуально понимать цен-ность второго взгляда, но человеческими сценариями он редко предусмотрен, а духов-ное развитие — вещь слишком сложная и дорогая. Мы боимся окончания сказки, хотя знаем, что она должна закончиться. Часто именно у этого самого конца и проходит основная часть жизни.

* * *

Но есть другие сценарии. В нас самих есть какие-то другие модели развития, неуловимые, но могущественные силы, приводящие к тому, что когда-то мы влюбляемся, когда-то задумываемся о смысле, осознаем суетность, плачем просто так, познаем Бога и ощущаем душу, даже если нам никто об этом никогда не говорил.

В этих сценариях — и в сказках про них — тоже есть концовки, в них также есть явные границы, на которых одна сила передает нас в руки другой. Этим сказкам я больше верю. Их окончаний я часто страшусь.

* * *

На каких-то шагах мир — пустыня. На каких-то нет мгновения, которое можно потратить зря. На каких-то понятия «мир» и «зря» исчезают вместе с понятиями цели и тебя самого.

Многие сказки длятся вечно.

Плюс есть сказка о том, что можно прожить без искажений — без привязанностей — без иллюзий — без сказок.

И я — как вы, наверное, уже поняли — верю и тем, и другим, и третьим.

Маленькая теоретическая главка 13 «МЕТАФОРИЧЕСКИЙ ЯЗЫК В ПСИХОТЕРАПИИ (СИМВОЛ ВЕРЫ)»

1. Метафора не есть ловкий трюк влияния на чье-нибудь подсознание. Метафора есть способ образования и существования подсознания как такового. И произносящего ее, и воспринимающего.

2. Как сознание можно представить себе «ороговевшей», упрощенной, струк-турированной и мобильной «верхушкой» подсознания, так обычный язык может представлять собой застывшую, упрощенную, одномерную часть языка метафо-рического. Цель обеих «верхушек» можно представить себе как социализирован-ное общение.

Так же, как в нормальном сознательном поведении всегда существуют бес-сознательные элементы, в любой речи «проглядывает» метафорическая основа.

3. В любом человеческом общении можно выделить следующие компоненты:

Я (созн. <-> бессозн.) <-> ТЫ (созн. <-> бессозн.)

Например, в случае общения терапевта и пациента можно представить себе сле-дующие практически одновременные трансакции (обмен информацией):

Ст-Сп (сознание терапевта — сознанию пациента, слышимая речь): Как Вы себя чувствуете?

Сп-Ст: Плохо. У меня постоянная слабость и головокружение.