Сказки на ночь
Шрифт:
Марк честно пытался работать. И дома, и в офисе он клал перед собой чистый лист бумаги и пялился на него. Дома под рукой была еще и бутылка скотча, так что белый лист потихоньку превращался в экран, на котором – если долго не отводить глаз – рано или поздно появлялась обнаженная Джилл Сойер. Марк сидел и смотрел на бумагу, пытаясь контролировать свои мысли и все более отчетливо понимая, что сходит с ума.
К пятнице бессвязные мысли неожиданно оформились в удивительно стройную картину, и к одиннадцати
В четыре часа пополудни в субботу небритый и несколько изможденный Марк сидел за столиком в кафе «Шартрез», отчаянно напоминая известнейшую картину Пикассо «Любительница абсента». Джилл опаздывала уже на восемь минут…
– Привет!
Голубые глаза сияют, на щеках играет нежный румянец – кто спал в твоей постели этой ночью, принцесса?
– Опаздываешь.
– Не будь занудой. Такой день! Слушай, я есть совершенно не хочу, пойдем пройдемся?
Марк посмотрел на нее с искренним ужасом.
– Там минус пять!
– Ты так это сказал, словно там минус сорок пять. Легкий морозец, снег – настоящее Рождество будет в этом году. Ты любишь Рождество?
Марк никогда над этим не задумывался. Когда они с Сарой были женаты, Рождество означало торжественный прием и толпы гостей, а за все остальные годы Рождество он нормально встретил дважды или трижды. Ну не одному же прыгать под елочкой и дарить самому себе подарки? Миссис Чимни обычно брала отпуск – к ней приезжали внуки…
– Я не знаю. Никогда не задумывался.
– Пошли на улицу. Прогуляемся.
– Я же не смогу писать на ходу.
– Я же не собираюсь диктовать тебе «Илиаду». Практически ничего нового.
Они шли по тихим улочкам старого района Чикаго, и снег приглушал их шаги. Марк страдал. Он понимал, что надо что-то говорить, но говорить не мог. Она странно на него действовала – он буквально немел. И еще эти проклятые мысли – вот так и поймешь алкоголиков, которым мерещатся чертики и розовые слоны! Марку Боумену все время мерещилась Джилл Сойер, причем обнаженная и смеющаяся, а поскольку она и сейчас смеялась, то иллюзия была полной.
– Джилл… я правда не могу записывать на ходу.
– У тебя еще целый вечер впереди. Сядешь дома и напишешь.
– Нет. Это лишняя трата времени.
Она бросила на него быстрый и сердитый взгляд.
– Ты всегда так рационален, Марк Боумен?
– Это очень облегчает жизнь.
– Хорошо. Вот автобусная остановка. Садись и пиши.
– Холодно…
– Ой, ну хватит, Марк. Ты, как старуха, честное слово, или капризная дамочка. Зимой холодно! В море мокро! На солнце ярко! Ночью темно! Неужели тебя не трогает вся эта красота?
Марк недоуменно огляделся. Красные кирпичные
– Ну… давай поработаем, а? Итак, расскажи мне о своем последнем свидании.
– Очередном, Марк, очередном. Последнее – звучит ужасно. Мое очередное свидание прошло замечательно.
– Он тебе снова пел?
– Нет. Он повел меня на балет.
– Вот уж не думал, что ты…
– Марк Боумен, Америка двести лет назад победила сословные предрассудки. Быть снобом плохо. Ты всерьез полагаешь, что официантки из пивного бара должны любить только Майкла Джексона и Джей Ло?
– Нет, разумеется, но…
– Я каждый год хожу на балет со всей своей семьей. Это традиция. Я очень люблю «Щелкунчик».
– Ты рассказала Малеру об этом или он сам догадался?
– Догадался.
– Выходит… это настоящая любовь?
Если она сейчас скажет «да», он пойдет и набьет Биллу Малеру морду!
Джилл задумалась.
– Нет… пожалуй, нет. Но он человек, которого можно в конце концов полюбить. Он располагает к себе.
Марк едва не вздохнул с облегчением.
– Понятно. Значит, до большого и чистого чувства еще далеко. А как насчет твоей семьи? Как ты полагаешь, Билл Малер понравится клану Веркара?
Джилл в изумлении уставилась на Марка.
– Как ты узнал?
– Я журналист. Навел справки.
– Что ж… Имеешь право. Отвечу так: моя семья не вмешивается в мою личную жизнь. Они не могут навязывать мне свое мнение, но могут его высказать.
– Представляю! Поющий ухажер!
– Это мелко, Боумен.
– Это правда.
– Правда зачастую бывает неприятной и даже жестокой, но тебе необязательно примешивать к ней личное отношение.
– Еще раз напоминаю, я – журналист. Я имею право на собственную оценку.
– Может, хватит о моей семье?
– Хорошо, как скажешь. Расскажи еще о Билле Малере.
Джилл прищурилась – и выдала целую поэму в прозе. Марк умирал от злости, но покорно выслушивал совершенно ненужные ему сведения о том, какую еду любит Билл, какие напитки предпочитает Билл, какие фильмы смотрит Билл, когда у него лирическое настроение, как звали любимого щенка Билла, когда он был маленьким…
Она выложила массу информации, но не упомянула о главном: спала ли она с Биллом Малером.
– …И еще Билл хочет сделать татуировку с моим именем.
– Ха! Вполне в его стиле.
– Тебя что-то не устраивает?
– Да нет, просто это идиотизм.
– А мне кажется, это романтично.
– Романтично – значит, глупо. Татуировки негигиеничны, опасны для здоровья… и вообще, это варварский обычай.
– А мне так не кажется. Это своего рода посвящение. Маленькая жертва в честь любимого человека. Понимаю, для тебя это совершенно неизвестный термин.
– А других татуировок у него нет? Может, он уже приносил жертвы… своим предыдущим девицам?