Сказки народов мира; Тысяча и одна ночь
Шрифт:
Удивился Нефритовый владыка:
— А ты правду говоришь? Что-то я не верю!
Тут обезьяна и лошадь в один голос закричали, что мышь просто-напросто врет. Однако мышь как ни в чем не бывало отвечала:
— Не верите? Давайте проверим!
Петух, баран, собака и заяц согласились.
— Давайте проверим, — сказал и Нефритовый владыка.
Отправились звери к людям.
И что бы вы думали? Все случилось точь-в-точь, как говорила мышь.
Когда мимо людей вол проходил, все наперебой хвалили его: «Какой хороший,
— Ай-я! Какая громадная мышь!
Услыхал это Нефритовый владыка собственными ушами, нахмурил брови и говорит:
— Ладно! Раз люди считают, что мышь больше вола, пусть вол уступит ей первое место. А сам пусть будет вторым.
На том и порешили. Вот отчего и поныне счет ведут с года мыши, а уж потом идет год вола.
Воротилась мышь домой рада-радехонька, что первая среди зверей оказалась, гордится да важничает. А кошка только-только глаза продрала, увидела она мышь и спрашивает:
— Что же ты молчишь, сестрица мышь? Разве не велено нам сегодня во дворец пожаловать?
— Ты все еще почиваешь? А я уж из дворца воротилась. Двенадцать зверей выбрали, чтобы по ним счет годам вести, и я среди них первая!
Удивилась кошка, раскрыла широко глаза и спрашивает:
— Отчего же ты меня не разбудила?
— Забыла! — как ни в чем не бывало ответила мышь.
Разозлилась кошка, усы у нее торчком, да как закричит:
— Дрянь паршивая! А я еще тебе поверила, уснула, ни о чем не тревожась! Не ты ли обещала меня разбудить? Я знаю! Ты хотела навредить мне. Ну, погоди! Я с тобой рассчитаюсь!
Мышь вины за собой не признала и говорит:
— Что зря шуметь! Не разбудила — значит, не захотела. Это уж дело мое. Я тебе не служанка!
Кошка так и вскипела: задышала тяжело, оскалила зубы, бросилась на мышь и перегрызла ей горло — мышка только пискнуть успела да дернуть задними лапками.
Так и остались с тех пор кошка да мышь лютыми врагами.
А теперь расскажем о петухе. Вернулся он домой грустный-прегрустный и думает: «Нефритовый владыка потому дракона впереди меня поставил, что рога у него на голове были мои». И решил петух непременно отобрать у дракона свои рога.
Подошел он к пучине, смотрит — дракон весело резвится в воде. И сказал тогда петух дракону очень вежливо:
— Братец дракон! Верни мне, пожалуйста, мои рога!
Дракон удивился, но ответил с достоинством, не горячась:
— А, это ты, дядюшка петух? Да зачем тебе рога? По правде говоря, ты без них куда красивее. А мне твои рога уж очень кстати!
— Кстати они тебе или некстати — дело не мое, — невесело ответил петух. — Раз взял — надо отдать.
Дракон ничего не ответил. Подумал немного, потом вдруг почтительно поклонился петуху и говорит:
— Ты уж не взыщи, дядюшка петух! Время позднее, пора и отдохнуть.
Не успел петух и рта раскрыть, как дракон под водой скрылся. Разъярился тут петух, захлопал крыльями и как закричит во все петушиное горло:
— Братец дракон, отдай мне рога! Братец дракон, отдай мне рога!
Но дракон о ту пору уже крепко спал на самом дне пучины и ничего не слышал.
Долго кричал петух, охрип и совсем из сил выбился. Делать нечего. Решил он отыскать сороконожку. Ведь она тогда за дракона поручилась.
Отыскал петух сороконожку на груде камней, рассказал ей все по порядку и говорит:
— Госпожа сороконожка, вы поручились за дракона и не можете так оставить это дело.
Подняла сороконожка голову, помолчала и наконец медленно проговорила:
— Вернет тебе братец дракон рога. А не вернет — так и будет! Сам посуди! Не могу же я найти его на дне пучины!
Петух от злости даже покраснел.
— Какой же ты поручитель! Нечего тогда соваться в чужие дела. Беда случилась, а тебе хоть бы что!
— Не возводи, дядюшка петух, на меня напраслину, — стала оправдываться сороконожка. — Ты сам отдал дракону рога. А я просто так за него поручилась. Кто бы мог подумать, что братцу дракону доверять нельзя? Знай я это раньше, не стала бы за него ручаться.
— Что же теперь делать? — спросил петух, смиряя гнев.
— Я ведь сказала, что делать. Признать, что тебе не повезло, если дракон так и не отдаст рогов. Сам виноват. Прежде чем отдавать, надо было хорошенько подумать.
— По-твоему, я сам виноват? — Петух выпучил глаза, выпятил грудь и стал наступать на сороконожку.
— Сам виноват, сам виноват, надо было хорошенько подумать, — ни жива ни мертва твердила сороконожка.
Еще пуще покраснел петух, вытянул шею, клюнул сороконожку в голову. Раз-другой мотнул головой, сороконожку живьем проглотил.
С тех пор петухи каждое лето клюют во дворе сороконожек. А по утрам, только начнет светать, кричат во все горло:
— Аун-гэгэ, цзяо хуань во! Братец дракон, отдай мне рога!
Жил в старину бедный старик со своей слепой старухой. Детей у них не было, только собака да кошка. Дружно жили звери, так и ходили друг за дружкой, как тень за человеком, и хозяевам верно служили. Уйдет старик из дому, они со старухой дом стерегут, чужого близко не подпускают. Пуще сокровища берегли старики своих любимцев, не били, не ругали. С собакой и кошкой жилось им, горемыкам, не так тоскливо.
Пошел как-то старик в горы травы накосить. Идет обратно, смотрит — лежит на земле черная змейка, видать, оголодала, с места двинуться не может. Пожалел старик змейку, спрятал за пазуху, пошел своей дорогой. Пришел домой, выходил змейку, откормил. Но вот однажды говорит ей старик: