Сказки о воображаемых чудесах
Шрифт:
— Вы можете вернуть чудище к жизни?
— Нет, так магия не работает. У меня на уме другое.
Он подошел к верстаку, оставил там трость и взялся за топорик. Вернувшись к телу существа, он медленно приблизился к хвосту.
— Тем днем на дороге ты видел мою жену. Ее убила мантикора — эта самая мантикора.
— Простите. Мне казалось, вы тем сильнее должны желать смерти зверя.
— Не пытайся понять.
Он поднял топорик высоко над головой и одним стремительным ударом отрубил жало от хвоста.
— Под действием яда я пойду в тот летний дом и спасу ее от вечности.
— Я пойду с вами.
— Ты не можешь
Пока я одевался в дорогу, он отрубил существу голову.
Я научился ездить верхом еще до того, как поступил в услужение к волшебнику, но ночной лес пугал меня. Перед моими глазами стояло жало, вонзенное в ладонь Уоткина. Он быстро впадал в забытье, давился, глаза его закатились. Я скакал с головой мантикоры в холщовом мешке, привязанном к седлу, и трясся от мысли, что, возможно, Уоткин ошибся, и существо без головы и хвоста, распростертое на столе в мастерской, было не последним. В качестве защиты он на всякий случай дал мне заклятие — пригоршню желтого порошка и несколько слов, которые я сразу же позабыл.
Несколько минут я скакал сквозь тьму, и вскоре терпеть уже не было мочи. Я соскочил с коня, вырыл ямку рядом с тропой и поставил в нее факел. По земле разлился круг света. Я принес лопату и голову. Примерно через полчаса работы я начал различать неясное бормотание, исходящее откуда-то поблизости. Сначала я подумал, что кто-то шпионит за мной, сидя в темной чаще, а потом принял звуки за скрежет зубов в три ряда, и меня сковал ужас. Двумя минутами позже я понял, что голос доносится из мешка. Я посмотрел внутрь, и на меня устремилась улыбка. Глаза мантикоры расширились, разверзлась пропасть рта, сверкнув тремя рядами слоновой кости, и она заговорила на незнакомом языке.
Я вынул голову из мешка, поставил в центре светового круга, откинул ей волосы и прислушался к звукам прекраснопевучего языка. Позже, очнувшись от экстаза, вызванного потоком слов, я вспомнил про заклинание, которой дал мне Уоткин. Высыпал порошок в раскрытую ладонь, старательно прицелился и сдул его прямо мантикоре в лицо. Она закашлялась. Я позабыл слова, а потому говорил все, что, как мне казалось, звучало похоже на них. Затем она заговорила со мной, и я понял ее.
— Вечность, — сказала она и монотонно повторяла это слово с одной и той же интонацией снова, и снова, и снова…
Я схватился за лопату и опять стал копать. К тому времени, как яма сделалась достаточно глубокой, мои нервы уже начали сдавать, и я не мог с нужной быстротой засыпать ее землей. Когда я как следует закопал голову (ее бесконечное бормотание все еще доносилось, заглушенное слоем почвы), то притоптал рыхлую почву, выравнивая холмик. Затем нашел зеленый камень, до странного похожий на кулак, и отметил им место.
Уоткин так и не вернулся из приморского края. Действие яда закончилось, но тело осталось безжизненным. И тогда волшебником стал я сам. Казалось, всем безразлично, что я вовсе не разбираюсь в магии. «Придумывай что-нибудь, пока не начнет получаться, — посоветовал мне Король. — А затем делись знаниями». Я поблагодарил его за урок, но не упускал из памяти,
Мне удалось воочию увидеть, что случилось с Уоткином. Для этого мне пригодилось волшебное зеркало, которое я нашел в его комнате и подчинил своей власти. Это вытянутое ввысь зеркало стояло у задней стенки его письменного стола. Просто приказав ему, я мог увидеть любое, абсолютно любое место в мире. Я выбрал тихий уголок у моря, и предо мной предстали чисто выметенные дорожки, цветущая глициния, серый растрескавшийся забор. Спускалась тьма. На огороженном ширмой крыльце в плетеном кресле-качалке сидела, прислушиваясь к скрипу половиц, златовласая женщина. Прохладный вечерний бриз холодил обожженную солнцем кожу. Дню, казалось, не будет конца. Когда наступила ночь, женщина заснула, укачав себя в кресле, точно ребенка. Я приказал зеркалу явить мне ее сон.
Ей снилось, что она на пляже. Прибой мягко катил по песку свои волны. И была там мантикора — ее багрянец ослеплял даже под лучами ясного синего дня. Она рыбачила на побережье, и к ее сети были привязаны грузила. Женщина с золотыми волосами бесстрашно приблизилась к ней. Мантикора любезно спросила — улыбка набегала на улыбку, — не желает ли женщина помочь ей вместе вытащить сеть. Та кивнула, и они стали ждать. И вот невод дернулся. Женщина с золотыми волосами и мантикора потянули изо всех сил. Наконец они вытащили Уоткина на берег. Он весь запутался в сетях, и в волосы ему вплелись морские водоросли. Женщина с золотыми волосами подбежала к нему и помогла выбраться. Они обнялись и поцеловались.
И теперь я держу ухо востро: жду вестей о странных животных из самого сердца леса. Если исчезает лошадь или всадник, нет мне покоя, пока я не узнаю, что случилось. Я стараюсь ежедневно говорить с охотниками. Сообщения о существе довольно смутны, но их все больше, и я теперь начинаю ощущать с ним какую-то незримую связь, словно его глухой негромкий голос заперт в камере моего сердца и безжалостно шепчет слово «вечность».
Джеффри Форд — автор таких романов, как «Физиогномика», «Меморанда», «Запределье», «Портрет миссис Шарбук», «Девочка в стекле» и «Год призраков». Его рассказы публиковались в трех сборниках: «Секретарь писателя», «Империя мороженого» и «Утопленная жизнь». Он является лауреатом Всемирной премии фэнтези, премии «Небьюла», премии Эдгара Аллана По и премии Grand Prix de I’lmaginaire. Живет с женой и двумя сыновьями в Нью-Джерси, преподает литературу и писательское мастерство в муниципальном колледже Брукдейла.
Форд сказал, что сделал мантикору ключевой фигурой своего рассказа отчасти из-за того, что начитался древних и современных бестиариев, а также благодаря картинам прерафаэлитов, где те изображали фантастических существ: гарпий, единорогов, русалок и Сфинкса. В добавление к этому, его собрат по перу и учитель, Уильям Джон Уоткинс, тоже в своем роде настоящий волшебник, только-только вышел тогда на пенсию. Уоткинс столь многому научил Форда в деле писательства и учительства, этих двух странных химер, что тоже получил особое место в рассказе.