Сказки уличного фонаря
Шрифт:
— А про компьютеры тоже говорите?
— Конечно! Почитайте наш журнал, там обо всём. Вы очень продвинутый молодой человек. Мы, девушки, таких любим, — сказала девушка, подмигнула и добавила. — А меня Нина зовут.
— Рома, — представился застенчиво Рома. — Ладно, почитаю, — и пошёл.
— Всего доброго, Рома, — попрощалась Нина. — Я тебя очень жду!
Вечером Рома открыл красочный глянцевый журнал и прочитал несколько статей о том, какие в мире есть нехорошие вещи: наркомания, пьянство, табакокурение. Рома согласился с авторами, потому, что сам не курил, а пиво пил иногда с однокурсниками. Но
На каждой странице журнала была печать с приглашением на собрание в клубе, адрес клуба и время. Как раз завтра было такое собрание. Рома решил сходить.
В актовом зале клуба собрались уже люди. Рому очень поразила доброжелательная обстановка, что здесь царила. Все ему улыбались, некоторые подходили, приветствовали и похлопывали по плечу. И Нина с каким-то парнем подошли, они взяли Рому за руки и усадили между собой. А Нина даже сказала, что уже никуда его теперь «из этого рая» не отпустит.
Собрание началось с того, что один мужчина, «старший брат» вышел на сцену и обратил внимание всех присутствующих на Рому, назвав его братом и поздравив с этим его преобретением новых друзей и новой семьи. Собенно понравилось парню сообщение о Роминой планете. Ведь оказалось, что всегда скрывалось, что и у него, скромного студента Ромы в далёком космосе есть своя планета, куда он непременно, если будет общаться со своими новыми братьями и сёстрами и возрастать духовно, обязательно переселится и где будет всего вдоволь — и еды и красивых девушек. И Роме очень захотелось на эту свою планету вместе с девушкой Ниной. Потом пригласили на сцену Рому. Он поначалу стеснялся, но поддерживаемый всеми рассказал о своей университетской жизни, в которой, как оказалось не всё так хорошо. Даже совсем не хорошо. Да и он сам догадывался, что это так.
Потом пели красивые песни, хлопали в ладоши, смеялись. Совсем не так, как в унылом университете. Совсем не так, как в общаге, как в этой серой однообразной жизни, где иногда пробивается свет от презентаций купертиновских новинок.
На следующий день после собрания Рома не пошёл в университет, потому что уже не хотел принадлежать к этим людям, «этим гоям», которые погрязли во всех мыслимых пороках. Студенты сплошь все пьяницы, курят траву, слушают дьявольскую музыку. Преподаватели взяточники и тоже пьяницы. Ещё этот ЕГЭ придумали, чтобы коррупции больше было. Друг друга все ненавидят, только создают вид дружеской обстановки. И завидуют ему, Роме, его новенькому четвёртому айфону. Который он уже собрался подарить хорошей девушке Нине.
Хорошей на столько, что она уговорила «старшего брата» специально для Ромы провести сразу на следующий день ещё одно собрание и «по блату» с большой скидкой записать Рому на курсы.
На следующий день Рома, взяв всю свою степендию, отправился на собрание. Он шёл по Большой Покровке, думая от том, что вчера
СИНИЙ РАССКАЗ
Коснуться холста, тронуть бирюзой рождающееся море, нанести пену на голые камни и ждать движения этого мира по законам красок и фантазии. Отойти несколько, забыть о лишнем вокруг и снова туда — творить свой образ, своих мыслей, своего видения как должно быть или как есть. Наслаждение мазками, удовольствие от запаха, овладение временем.
Муха села на холст. На самое ещё не высохшее солнце — кыш!
Прилипла ещё поганка. И той же кистью её на пол спихнуть.
Фу, гадость, вот и сдохни на полу вся желтая.
Да еще наступить тапкой, падла.
И опять — мазок.
И снова — шедевр.
Шедевр!
Ее улыбка, ну Джоконда — в московской квартире, рядом с Кремлём.
Его огни — ну-ка — выключить свет, выйти на балкон — его огни — не привыкнуть наслаждаться.
Закурить, выпустить дым и ощутить снова свою близость ко власти и свою причастность к Истории.
Уйди, уйди — что эти мухи пристали на краску, на запах что ли. Они тоже здесь близко к Кремлю, не понимают, дуры.
Но — соточку пора, и творить. Сколько ей дать? Двадцать пять, да; а ей сколько дать, картине — просить двадцать пять баксов, нет — тридцать, пожалуй.
Прошла. Всё-таки скорее подделка. Какая гадость пошла эта водовка, травят человека ни за что — один ацетон.
И — коснуться холста, тронуть золотом её волосы, нанести легкую вуаль света над головой и ждать объяснения своего в любви ей когда проснётся она со слезами в глазах, с дрожью в теле, с теплым дымом сигареты. Эх, Сезанн бы видел — оценил бы, а и самому ясно, что шедевр!
И последний штрих — жирно, в нижнем правом углу вывести свою причастность белым: «М.Ш.»
Хватит что ли, вроде как — ну, чего краски изводить, итак какие цены поганцы ломят. Ну, гениально, а! Кто бы знал, да мало и знают, пока мало, на время придёт, его время ещё не настало, и тогда на весь мир — опять на балкон подышать, душно — сигарету вынуть из пачки, прочитать тысячный раз «соверен» — на весь мир известность — зажигалкой чиркнуть — и в этом Кремле, а может где и выше — прикурить, затянуться, выпустить дым — заслуженно, но с опозданием — еще затяжка — назовут великим и наградят — пепел щелчком стряхнуть с балкона. Да, подарить себя миру, пожертвовать временем, здоровьем — что водку-то просто так пьет — жертва — оценят, оценят!
Президент уже спит может, или тоже, в муках творческих. Страной руководить — не картину писать — масштаб! Он один, а нас сто пятьдесят миллионов. Смотрит, может Борис Николаич в окно сейчас во-он в то, что есть где-то вот недалеко такая величина в искусстве, из этих тысяч одна и никто про неё не знает. Мало кто знает.
Эх, блин, не жалеть себя!
Пойти соточку.
И хорошо ведь — достигнуть этого катарсиса, кайфа от своего творения — дух захватывает от самого себя — творец! Творец своего мира и властитель, куда захочешь мазок — туда и ткнешь. Где критики, ха? А, черт, опять эти мухи, не дают высохнуть, гады. Кыш!