Сказки времен Империи
Шрифт:
Чемогуров оценивающе посмотрел на меня. Он рассмотрел мое лицо, волосы, пиджак, брюки и ботинки. Мне стало не по себе.
— Годидзе, — сказал он.
— Чего? — не понял я.
— Грузинская фамилия, — мрачно пояснил Чемогуров. — Годидзе.
— При чем тут грузинская фамилия?
— Скоро поймешь, — сказал он и стал разминать своими длинными пальцами папиросу.
Чемогурову было лет под сорок. Он был небрит и нестрижен. Под глазами фиолетовые мешки. Свитер висел на нем, как на распялке. Было видно, что Чемогуров холост, любит выпить и пофилософствовать.
Он
Я выбрал себе стол, застелил его листом миллиметровки, который оторвал от рулона, и прикнопил. На стол я выложил из портфеля большую толстую тетрадь, стаканчик для карандашей, стирательную резинку, три разноцветных шариковых ручки, пачку белой бумаги и угольник. Все это я разложил в идеальном порядке. Я люблю аккуратность.
После этого я сел за стол и стал ждать. Была половина двенадцатого.
За интегратором что-то тихонько запищало, потом затюкало и зашипело. Чемогуров пробормотал три слова. Первые два я не расслышал, а последнее было «мать».
Тут распахнулась дверь, и в комнату быстрым шагом вошел Мих-Мих, за которым почти бежал Славка Крылов. Мих-Мих поздоровался со мной, окинул беглым взглядом столы и воскликнул:
— Ага! Так я и предполагал. Стол еще не занят… Располагайтесь! — приказал он Славке.
Славка молча взял с моего стола лист бумаги, подошел к своему столу, написал на листе «Занято» и положил лист на стол.
— Расположился, — сказал он.
— Вот и прекрасно, — сказал Мих-Мих. — Женя, ты не возражаешь? — крикнул он в сторону интегратора.
Чемогуров снова появился, посмотрел на Славку и пожал плечами.
— Что мне, жалко? — сказал он. — А ты, Мишка, большая скотина, — продолжал он, обращаясь к Мих-Миху.
Наш доцент сразу подобрался. Он кинул взгляд на нас, и глаза его стали непроницаемыми. Мы со Славкой сделали вид, что мы глухие от рождения.
— Ты же мне обещал заказать вэтэ семнадцатые. Я без них тут кувыркаюсь, — сказал Чемогуров.
— Ты не горячись, — сказал доцент и, обняв Чемогурова за плечи, увел его за интегратор.
— А я не горячусь, — сказал Чемогуров. — Но ты свинья.
Мих-Мих что-то ему зашептал, сначала сердитым голосом, а потом умоляющим.
— А иди ты! — проворчал Чемогуров.
Мих-Мих показался из-за стенки с наигранно-бодрой улыбкой на лице. Они с Крыловым уселись за его стол и принялись обсуждать тему диплома. При этом они то и дело хватали чистые листы из моей пачки и писали на них какие-то формулы. Мне стало жалко своей бумаги, потому что многие листы они тут же комкали и кидали в корзину. Это было обидно.
Постепенно они увлеклись и стали кричать друг на друга, пользуясь разными терминами.
— Дэ фи по дэ икс равно нулю! — кричал Мих-Мих.
— Пускай! — кричал Крылов. — А частное решение? Поток идет сюда.
— Сомневаюсь. Надо проверить.
— Да это же и так видно! — кричал Крылов.
— Вам видно, а мне не видно… Стоп! — воскликнул Мих-Мих. — Мне пора на лекцию. К следующему разу прочитайте вот это.
И он написал
— Нужно делать железо, — внятно произнес Чемогуров за стенкой.
Славка встрепенулся, засунул листок с литературой в карман и убежал в библиотеку. На его столе остался ворох исписанной им и доцентом бумаги. Я вздохнул, сложил листки в стопку и придвинул их на край стола.
Потом я на цыпочках подкрался к интегратору и заглянул за него. Там был закуток, заставленный приборами от пола до потолка, опутанный проводами и погруженный в синеватый канифольный дым. Чемогуров настраивал какую-то схему. На экране осциллографа стоял зеленый прямоугольный импульс. Чемогуров недовольно смотрел на импульс и дотрагивался щупом до ножки транзистора, отчего импульс подпрыгивал.
Стена над столом была облеплена цветными проспектами с изображением цифровых вольтметров, счетных машин, лазеров и прочих штук. Проспекты были наклеены любовно, точно зарубежные красавицы.
— Вот зараза! — сказал Чемогуров и погрузил жало паяльника в канифоль. Брызнула струйка дыма, канифоль зашипела, и Чемогуров прикоснулся паяльником к ножке транзистора. Импульс на экране провалился куда-то, потом всплыл в увеличенном виде.
— Ага! — сказал Чемогуров и откинулся на спинку стула. Тут он заметил меня. — А-а… Ты еще здесь? — протянул он. — Тоже теоретик? — спросил Чемогуров сурово.
— Почему тоже? Почему теоретик? — слегка обиделся я.
— Ну, этот парнишка у Майкла будет теорией заниматься. Верно?
Я сообразил, что Майкл — это Михаил Михайлович. На всякий случай я пожал плечами.
— А ты будешь теоретизировать у шефа, — объяснил Чемогуров.
— Я еще темы не знаю, — сказал я.
— Зато я знаю, — отрезал Чемогуров и снова склонился над импульсом.
Я не успел расспросить его про тему, как в коридоре послышались голоса и щелкнул фиксатор двери. Я вышел из закутка и увидел церемонию, происходящую в дверях. В коридоре перед дверью интеллигентно толкались три человека: Юрий Тимофеевич и два неизвестных. Они пропускали друг друга вперед. Это было удивительно красиво. Жесты их были предупредительны и настойчивы. Юрий Тимофеевич загребал незнакомцев обеими руками, а те в свою очередь пытались пропихнуть его в дверь. Жесты сопровождались соответствующими восклицаниями. Я подумал, что если они таким образом входят в каждую дверь, то уже потеряли много сил и времени.
Наконец им удалось войти. Они протиснулись все сразу, облегченно вздохнули и рассмеялись.
— Разрешите вам представить нашего молодого сотрудника, ответственного исполнителя темы Петра Николаевича Верлухина, — сказал профессор, делая в мою сторону жест раскрытой ладонью.
За интегратором у Чемогурова что-то со стуком упало на пол. А у меня внутри что-то оборвалось, когда смысл сказанных профессором слов дошел до моего сознания.
— Харахадзе, — сказал первый незнакомец, протягивая руку.