Сказки. От двух до пяти. Живой как жизнь

Чуковский Корней Иванович

Но решительнее и активнее всех выразил свою жажду оптимистического отношения к миру Алик Бабенышев.

«Он очень любит книги, — сообщает в письме его мать. — Особенно ему нравилась сказка о Буратино. Он всякий раз просил меня, когда я приходила с работы:

— Прочти „Золотой ключик“.

Однажды я увидела, что из книги очень неумелой рукой вырвана страница, все зазубринки торчат.

— Кто это сделал? — спросила я.

— Я.

— Зачем?

— Чтобы он ее не обижал.

Не помню сейчас, кто из героев обижает там Мальвину, но вырвана была действительно та

страница, где Мальвину обижали».

Александр Жаров сообщил мне такой эпизод:

Внучка Оленька попросила у бабушки:

— Расскажи сказку!

Бабушка начала:

— Дело было в лесу. Шли маленькие козлята. А навстречу им серый волк…

Оля крикнула:

— Не надо рассказывать!

— Почему?

— Козлят жалко.

Впрочем, и к волку ребенок отнесется с таким же горячим сочувствием, если только из какой-нибудь сказки узнает, что волк — невинно пострадавшая жертва коварных врагов.

Четырехлетний Алик Чернявский спокойно слушал сказку про злую лису и простодушного волка. Но когда он узнал, что хвост у волка примерз и что волк, убегая от врага, был вынужден оставить оторванный хвост в проруби, он очень огорчился его неудачен и дрожащим голосом спросил:

— Но ведь хвост потом вырос? Правда?

— Нет! — отвечали ему. — Этого никогда не бывает.

— Нет, вырос! вырос! вырос! — упрямо настаивал мальчик.

— Да нет же, у одних только ящериц хвосты отрастают опять, а у волков никогда.

Горе Алика не имело пределов. Он так разбушевался, что его долго не могли успокоить. Он рыдал навзрыд и сквозь слезы выкрикивал:

— Вырос! вырос! вырос!

Глупый мышонок в маршаковской «Песне о глупом мышонке» позвал к себе в няньки кошку, и та растерзала его. Четырехлетняя Галя Григорьева вначале и слушать не хотела об этой катастрофической смерти, но после долгого раздумья сказала:

— Наверное, мышка-мать рада, что кошка съела ее мышонка.

— Почему же?

— Да он все пищал, плакал, не давал ей спать… А теперь ей никто не мешает: спи сколько хочешь. Не надо вставать и баюкать его. Правда? Ведь ей стало лучше? Да?

Так своими собственными средствами, без посторонней помощи, дети на каждом шагу создают для себя иллюзию счастья и зорко следят, чтобы она не терпела ущерба.

В последнее время я получил великое множество писем, подтверждающих эти мои наблюдения целыми десятками примеров. Нина Соковнина (Москва) пишет мне о мальчике Саше (2 года 8 месяцев):

«Не любит плохих концовок в сказках и исправляет их. Дед укладывает его спать и поет:

Ай-дуду! ай-дуду! Потерял мужик дугу. Поискал и не нашел. Он заплакал и пошел.

— Нет, не так! — возражает Саша.

— А как же?

— Запряг лошадь и пошел».

Другой малыш, Коля Черноус, трех с половиною лет, совсем избавил эту песню от горестных строк и создал такой вариант:

Ай-дуду! ай-дуду! Потерял мужик дугу. Поискал

и нашел, Засмеялся и пошел.

Тот же Саша слушал по радио «Колобок» и очень радовался его спасению от волка и медведя. Но потом он услышал слова: «Вот лиса „ам“ — и проглотила». Саша никак не согласился с этим.

— Нет, он убежал! Вот он бежит, бежит, бежит — слышишь, бабушка?

Тут по радио зазвучала веселая музыка.

— Ну вот, я говорил, что убежал! Вот он прибежал домой: дед и баба и Колобок схватились за руки — пляшут!

И сам приплясывает и в ладоши хлопает, так что бабушке пришлось согласиться, что Колобок прибежал домой.

И снова о Колобке.

«Лет двух от роду, — сообщает Е.Тагер, — я, по словам моей матери, очень любила сказку о Колобке. Но слушала спокойно только до тех пор, покуда Колобку удавалось ускользать от опасных зверей. Когда же доходило дело до лисы, которая его „ам — и съела…“, я поднимала страшный крик: „Не надо, не надо!“ — и пускалась в слезы. Одно спасение от рева было продолжать сказку, заставляя ловкого героя последовательно встречаться со львом, слоном, верблюдом и т. д., причем все эти встречи должны были непременно кончаться торжеством Колобка.

— Весь зоологический сад, бывало, переберу, пока ты уснешь! жаловалась впоследствии мать».

И вот что сообщает мне из города Кропоткина Л.А.Потапова о своей внучке Леночке:

«Ей было три года, я спела ей песенку про кукушку, которая потеряла детей. При словах:

Потеряла детей, Скучно, бедненькой, ей,

раздались громкие рыдания Леночки, и когда я через несколько дней попыталась ей спеть ту же песенку, она с ужасом зажала мне рот:

— Не надо! Не надо!

То же самое случилось, когда я рассказывала ей сказку „Теремок“, которая кончается тем, что медведь раздавил всех зверей.

В дальнейшем я уже все сказки заканчивала хорошим исходом».

О таком же случае сообщает и писатель Л.Пантелеев. Когда его дочери Машеньке было без малого полтора года, он попытался прочитать ей известный стишок (переведенный с английского):

Дженни туфлю потеряла, Долго плакала-искала, Мельник туфельку нашел И на мельнице смолол.

Машенька так сильно «переживала» первые три строки этого стихотворения («Бедная девочка, ножка босая, голенькая»), что отец не решился прочитать последнюю строку — о жестокости мельника.

«И вот, — пишет он в своем дневнике, — вместо „мельницы“ я бормочу нечто благополучное — что-то вроде:

Мельник туфельку нашел, Положил ее на стол».

Эта жажда радостного исхода всех человеческих дел и поступков проявляется у ребенка с особенной силон именно во время слушания сказок.