Сказки. От двух до пяти. Живой как жизнь
Шрифт:
Всякий раз, подавая мне письма, принесенные на кухню почтальоном, она говорила:
— Две открытки, и одна закрытка.
— Три открытки, ни одной закрытки.
Во всех этих рифмах нет ничего преднамеренного. Просто они облегчают речь ребенка: «начало и кончало» ему легче сказать, чем «начало и конец»; «ложики и ножики» — гораздо легче, чем «ложки и ножики».
— Ты глухой, а я слухой.
— То тяжелее, а это легчее.
— Какая в небе глубочина, а у деревьев высочина.
— Вобла — это такая рыбла?
— Ты что мне принесла — игрушечное или кушечное? — спросила больная четырехлетняя девочка, когда мать явилась
— Ты будешь покупатель, а я продаватель.
— Не продаватель, а продавец.
— Ну хорошо: я буду продавец, а ты покупец.
Леночка Лозовская, играя с матерью в мяч, предложила:
— Ты бросай с высоты, а я с низоты.
Женщине, которая вымыла голову и уничтожила следы завивки, один киевский мальчик сказал:
— Вы вчера были курчавая, а сегодня торчавая.
Говорят четырехлетнему мальчику:
— Какой же ты лохматый и вихрастый.
Он сейчас же оснастил эту фразу двумя очень звонкими рифмами:
Я лохматый и вихратый, Я вихрастый и лохмастый!— Светик, нельзя кушать лёжа.
— Хорошо, я буду кушать сёжа.
Едва научившись читать, моя пятилетняя Мура увидела заглавие книги И.Е.Репина «Далекое близкое» и прочла: «Далёкое близёкое».
«Далёкое близёкое» понравилось ей, и она была огорчена, когда взрослые указали, что она ошибается, и отняли у нее таким образом рифму.
— На фестиваль съедется молодёжь… Но я не поеду…
— Значит, ты — стародёжь?
Эта особенность детской речи была в свое время подмечена Чеховым. В его повести «Три года» девочка, подчиняясь все той же своеобразной инерции, говорит про Авеля и Каина:
— Авель и Кавель. [124]
Итак:
ножики — ложики,
желток — белток,
кусковой — песковой,
начало — кончало,
открытка — закрытка,
глухой — слухой,
далёкое — близёкое,
124
А.П.Чехов, Сочинения, т. 8, М. 1947, стр. 431.
игрушечное — кушечное,
курчавая — торчавая,
молодёжь — стародёжь всюду сказывается стремление ребенка рифмовать слова, принадлежащие к одной категории понятий, и таким образом систематизировать их либо по контрасту, либо по сходству. Лидочка, четырех с половиною лет, сама себе рассказывает сказку:
— Няня его нянчила, мама его мамчила.
И вот что сказала Ляля, когда какая-то девочка в купальне похитила мамины туфли:
— Она их примерякала и присебякала.
Иногда эти параллельные по смыслу слова сами собой образуют некоторое подобие стиха — особенно если их не два, а четыре. Именно такую параллель создала шестилетняя Варя Роговина, впервые установив для себя, каково коренное отличие одних представителей военного дела от других.
Генералы — сухопутные, Адмиралы — мокропутные,сказала она и, уловив в этой фразе нечаянный стих, стала повторять ее (с небольшим вариантом):
Генералы — сухопутные, Адмиралы —Н.А.Менчинская рассказывает в дневнике о своем сыне, трех с половиною лет, воспроизводя по памяти двустишие:
У меня для Петеньки Леденцы в пакетике,мальчик произнес это двустишие так:
У меня для Петеньки Леденцы в пакетеньке.То есть из приблизительного рифмоида сделал точную рифму. [125]
Вася Катанян, пяти с половиною лет, произнося слово «столик», часто прибавлял молик-полик. Стульчик у него был стульчик-мульчик. Самого себя он называл Вася-Тарася, бабушку — бабушка-колабушка и проч.
Сын Гвоздева — правда, на седьмом году жизни — создал такое чудесное сочетание рифмованных слов: дятел-долбятел. [126]
125
Н.А.Менчинская, Дневник о развитии ребенка, М.-Л. 1948, стр. 123.
126
А.Н.Гвоздев, Вопросы изучения детской речи, М. 1961, стр. 327.
В какой-то мере это свойственно и взрослым, о чем свидетельствуют такие неразрывные сочетания слов, как чудо-юдо, мальчик с пальчик, тары-бары, шуры-муры, фигли-мигли и проч.
Дети тяготеют к этим «двустворчатым» словам гораздо сильнее, чем взрослые. Игорь, трех лет семи месяцев:
— Папа, а будут сегодня передавать по телевизору мульти-пульти?
Это звонкое мульти-пульти куда привлекательнее для детского слуха, чем вялая и тягучая мультипликация.
Вообще всякая рифма доставляет ребенку особую радость.
Когда она случайно подвернется ему в разговоре, он играет ею, твердит ее несколько раз, использует ее для импровизированной песни.
— Куда ты положил мыло? — спрашивает у мальчика мать.
Он отвечает без всяких покушений на рифму:
— А вон туда, где вода.
И, лишь сказав эти слова, замечает, что в них промелькнуло созвучие. И мгновенно начинает распевать:
Вон туда, Где вода. Вон туда, Где вода.Дети изумительно чутки к тем случайным и непреднамеренным рифмам, какие возникают порою в нашей прозаической речи.
Мать посылает пятилетнюю Веру на кухню:
— Пойди скажи няне: няня, мама разрешила дать мне чаю с молоком.
Вера сразу уловила здесь ритм, свой излюбленный четырехстопный хорей, и, вбежав на кухню, закричала:
Няня, мама разрешила Дать мне чаю с молоком, А теперь зовут ребята Дядю Степу маяком!То есть к первому двустишию пристегнула две строки из «Дяди Степы» Сергея Михалкова, причем это вышло без всякой натуги, неожиданно для нее самой.