Сказки
Шрифт:
Говорит Катерлизхен: «Ну, раз уж взобралась я на гору, то вниз за тобой спускаться не стану, пусть уж другой за ним побежит и приведёт его назад». Взяла она другой сыр и скатила его вниз. Но сыры назад не вернулись. Тогда сбросила она и третий сыр и подумала: «Может быть, они ждут третьего, – одни не хотят возвращаться?» А три сыра всё не возвращаются и не возвращаются; вот она и говорит: «Не знаю, что тут и подумать. Пожалуй, третий не нашёл дороги да заблудился; надо будет послать за ним четвёртый, чтоб позвал он их назад». Но и с четвёртым сыром случилось
Рассердилась тогда Катерлизхен, сбросила вниз и пятый, и шестой, а они были у ней последние. Некоторое время стояла она и ждала, не вернутся ли они назад, а они всё не возвращались; тогда она и говорит: «О, вас хорошо бы за смертью посылать; долго вы что-то ходите; небось думаете, что я буду вас тут дожидаться? Я пойду, а вы уж меня сами нагоните, ноги-то у вас помоложе моих будут».
И Катерлизхен ушла и нашла Фридера; он стоял, её дожидался, – есть ему очень захотелось.
– Ну, дай-ка мне чего-нибудь поесть. – Она подала ему сухой хлеб.
– А где же масло и сыр? – спрашивает муж.
– Ах, Фридерхен, – говорит Катерлизхен, – маслом я колеи вымазала, а сыры, те скоро вернутся; один у меня из сумки выкатился, я и послала за ним вдогонку другие, чтоб позвали они его назад.
Говорит Фридер:
– Не надо было, Катерлизхен, так делать! Не надо было маслом дорогу намазывать и сыры с горы скатывать.
– Это правда, Фридерхен; чего же ты мне раньше о том не сказал?
Поели они сухого хлеба, а Фридер и спрашивает:
– А заперла ли ты дом, когда уходила?
– Нет, Фридерхен; отчего ты мне раньше о том не сказал?
– Так ступай домой, сначала дом запри, а потом уж пойдём дальше; да принеси чего-нибудь поесть, а я подожду тебя здесь.
Пошла Катерлизхен домой и думает: «Надо будет принести Фридерхену поесть чего-нибудь другого, сыр и масло ему, видно, не нравятся, – принесу-ка ему мешок сушёных груш да кружку уксуса. Заперла она на засов верхнюю дверь в доме, а нижнюю сняла с петель, взвалила её на плечи и пошла, думая, что если дверь возьмёт с собой, то в дом никто уже не заберётся. Катерлизхен идёт себе медленно, не торопясь и думает: «Пусть Фридерхен отдохнёт подольше». Подошла она к нему и говорит:
– Вот, Фридерхен, тебе и дверь от дома; теперь ты можешь сам дом сторожить.
– Ах, господи, – сказал он, – какая у меня умная жена! Нижнюю дверь сняла, чтобы всякий мог в дом забраться, а верхнюю заперла на засов. Теперь поздно уже домой назад возвращаться, а раз ты дверь сюда принесла, то и тащи её теперь сама дальше.
– Дверь-то, Фридерхен, я потащу, а сушёные груши да кружку уксуса мне будет нести тяжело. Повешу я их на дверь, пускай она их несёт.
Пошли они в лес, стали разыскивать плутов-продавцов, но не нашли их. Стало уже, наконец, в лесу темнеть; взобрались они на дерево и решили там заночевать. Только уселись они на верхушке дерева, как подошли к дереву люди, которые уносят то, что за ними само идти не хочет, и находят вещи, прежде чем кто-нибудь их потеряет. Они уселись как раз под дерево, на котором сидели
А Катерлизхен всё держала дверь на плечах, но стало ей под конец тяжело, и подумала она, что виной тому сушёные груши, и говорит:
– Фридерхен, сброшу-ка я сушёные груши вниз.
– Нет, Катерлизхен, сейчас делать этого не надо, а то воры могут нас заметить.
– Ах, Фридерхен, я не могу, очень уж мне тяжело.
– Ну, так бросай, чёрт возьми!
И посыпались груши вниз сквозь ветки, а плуты-продавцы внизу и говорят: «Это птицы помёт сбрасывают». А дверь всё по-прежнему давит плечи; тут вскоре Катерлизхен и говорит:
– Ах, Фридерхен, надо и уксус, пожалуй, вылить.
– Нет, Катерлизхен, не делай ты этого, не то они нас заметят.
– Ах, Фридерхен, я больше не могу, уж больно мне тяжело.
– Ну что ж, выливай, чёрт возьми!
Вылила она уксус и облила им плутов-продавцов. Вот они и говорят меж собой: «Это падает уже роса».
И подумала, наконец, Катерлизхен: «А не дверь ли это такая тяжёлая?» и говорит:
– Фридерхен, сброшу-ка я дверь.
– Нет, Катерлизхен, сейчас не надо этого делать, а то они нас заметят.
– Ах, Фридерхен, я не могу больше, уж больно мне тяжело.
– Нет, Катерлизхен, а ты держи покрепче.
– Ах, Фридерхен, я её уроню.
– Ну, – ответил Фридер сердито, – и роняй, чёрт возьми!
И упала дверь с грохотом вниз; а плуты-продавцы как закричат: «Чёрт спускается с дерева!» – да как бросятся бежать и всё, что было у них, побросали. На рассвете спустились Фридер и Катерлизхен с дерева и нашли внизу всё своё золото и понесли его домой.
Воротились они домой, а Фридер и говорит:
– Ну, Катерлизхен, теперь ты уж должна быть прилежной и хорошо работать.
– Ладно, Фридерхен, буду работать, – пойду на поле жать пшеницу.
Вышла Катерлизхен на поле и говорит про себя: «Поесть ли мне прежде, или жать, или сначала поспать, а потом уже жать? Э-э, поем я сначала». Поела Катерлизхен, а после еды ей спать захотелось; начала она жать, а была она сонная и порезала себе передник, юбку и рубашку. Вот проснулась после долгого сна Катерлизхен, встала полуголая и говорит про себя:
– Я ли это или не я? Ах, нет, это не я.
А меж тем наступила ночь; побежала Катерлизхен в деревню, стала в окошко к мужу стучаться и кричать:
– Фридерхен!
– Что там такое?
– Скажи мне, дома ли Катерлизхен?
– Да, да, – ответил Фридер, – она дома, лежит и спит.
А она говорит:
– Хорошо; стало быть, я уж дома, – и убежала.
Встретила Катерлизхен на улице воров, они воровать собирались. Подходит она к ним и говорит:
– Я вам помогу воровать.