Сказки

Колин Вл.

— Будь по-твоему! — сказал, грозно нахмурившись, Тасин и захлопал в ладоши, и трижды крикнул:

— Ибадула, приди сюда!

И раздался грозный удар грома, потрясший весь небосвод. На зов сына голубой Айше море вышло из берегов и с грохотом хлынуло на сушу. Бешено помчались морские валы к дому Али-Завидущие-Глаза.

Море подгоняло вал за валом, волны громоздились одна на другую и заливали землю. Вот они у самого дома Али, схватили скупого Али и понесли его. Тюрбан свалился у скупца с головы, и какая-то ворона, изловчившись, увернулась от волны, подхватила тюрбан

и унесла, чтобы свить в нем гнездо.

— Так!.. Довольно, Ибадула! — трижды крикнул Тасин. Разом улегся рев валов, и море вернулось в свои глубины, унося с собой Али.

А Тасин и Умие разбили замки, висевшие на дверях подвала, в котором скупец Али хранил свое добро и вошли туда. Здесь стояли целые мешки золота, лари, полные драгоценных камней — сапфиров, рубинов, изумрудов и сундуки полные одежды, дорогих мехов, бархата и шелков, рядом с мешками заплесневелой пшеницы. В подвалах Али было все, что только мог выдумать человеческий ум, а железные бабуши стояли посередине, на каменной колонке.

Тасин взял бабуши, а потом созвал народ и стал оделять людей богатствами, накопленными Али, и делил так справедливо, что никто не мог пожаловаться. Кроме одной старухи — ей попались черные шаровары, а она хотела красные. Ну, да под конец и она нашла с кем обменяться и ушла довольная.

— А теперь, — сказала Умие, — пора в путь-дорогу!

Обул Тасин железные бабуши, крепко обнял свою Умие и шепнул ей на ушко:

— В страну Ван!

И тотчас же, словно вихрем, подхватило их с Умие, подняло высоко-высоко, и помчались они, обгоняя ласточек, через реки, через горы, над городами, лесами и полями.

И волшебные зрелища развернулись перед ними! Только раз у Умие закружилась голова. Это случилось, когда она глянула вниз на стадо слонов, — с высоты они казались не больше букашек. В испуге Умие приникла к груди Тасина, но ни Тасин, ни она сама не пожалели об этом.

Так летели они то над облаками, то под ними. Летели час, не больше. А потом стали потихоньку спускаться. И спустились они на огромном поле, сплошь поросшем маками. Куда ни глянь, всюду колышутся большие алые цветы, богатой мантией одевая землю.

— Где мы? — удивился Тасин, очарованный красотою этих цветущих полей.

— Мы дома, в моей родной стране! — воскликнула Умие.

— А где же счастье, о, Умие?

Девушка взглянула на него с улыбкой, но не промолвила ни слова.

— Скажи, где счастье? — повторил Тасин.

— Где счастье? Этого я не могу тебе сказать. Но оно здесь, о, Тасин, так близко, что ты мог бы коснуться его рукой!

Тогда Тасин прозрел. Он обнял Умие и сжал ее в объятиях:

— Ты, ты — мое счастье! — сказал он. — И как это я сразу не понял? Счастье это ты, моя Умие! Да?

Но девушка молчала и только загадочно улыбалась.

— Я угадал?

— Знай, о, Тасин, что счастье догадками не добыть!

Но Тасин был уверен, что нашел счастье. Девушка призналась ему, что она сирота, что им негде жить, и Тасин

принялся за работу. Он отправился в лес, занял у лесоруба топор, срубил деревьев, сколько надо и построил избушку. Обнес ее Тасин забором и принялся мастерить кровать, стол, стулья.

— О, Умие! Никогда еще я не был так доволен, как теперь! — воскликнул Тасин, глядя на аккуратный домик за забором. — Наверное это и есть счастье.

Отправились они к судье, подписали при свидетелях брачный договор и стали жить в своем новом домике. И казалось, все идет, как нельзя лучше. Тасин просыпался с зарей, и, проснувшись, любовался Умие. Каждое утро они ходили в публичные бани, а потом веселые и освеженные, гуляли по базару. Вернувшись к себе в избушку, Умие готовила обед, а Тасин глядел, как она ловко хозяйничает. Как два голубя садились они к столу, подобрав под себя по-турецки ноги, и ели, выбирая друг для друга самые лакомые куски, а потом отдыхали и опять гуляли. По вечерам Умие брала свою лютню и пела:

Стройнее белой березы стан моего милого, Храбрее сокола мысль моего милого, Круглее луны лик моего милого, Теплее свежего хлеба сердце его…

А Тасин слушал песню и не сводил глаз со своей Умие.

Но уже на третий вечер Умие заметила, что он украдкой позевывает, прикрывая рот ладонью.

— Ты устал и хочешь спать, о, мой Тасин?

— Нет, нет, — смущенно пробормотал юноша. — Я…

— Ты еще не нашел счастья, о, Тасин! — с улыбкой сказала Умие.

Тасин взглянул на нее, смущенно кашлянул и, так как между ними не было места лжи, признался:

— О, Умие, душа моя полна, но… кажется, ей чего-то все еще не хватает, о, Умие!

— Ищи, о, Тасин! Быть может, счастье не только в любви! — спокойно ответила она ему. Тогда он вскочил и, полный нетерпения, вышел из дому. На усеянном звездами небе, словно медный таз, сияла огромная луна.

— Счастье! Где мне найти счастье? — тосковал Тасин.

Медленно брел он по маковому полю среди ярко-красных цветов и дошел до самого лесу. В лесу было тихо и темно. Тут и там сияли светляки — маленькие зеленые фонарики, и Тасину казалось, что с неба на землю упал и кружится целый рой звезд. И вдруг он вышел на полянку, залитую светом луны. Среди высокой травы что-то пламенело в лунном свете гигантским маком. Он подошел ближе и увидел, что это был красный сверкающий камень. И не какой-нибудь, а огромный, алый самоцвет.

— Рубин! — прошептал Тасин.

Он попытался поднять его, но рубин наполовину врос в землю.

Тасин помчался домой, взял заступ, занял у соседа арбу, упряжку волов и вернулся за своей находкой Камень горел как огонь, и Тасину пришлось прикрыть его ветками. Но даже и тогда сияние огромного рубина пробивалось сквозь листья Казалось, что все маки с окрестных полей слились воедино и окаменели. И маковое поле показалось теперь Тасину пустым и грустным.

С трудом внес Тасин огромный рубин в их маленькую избушку.