Сказочки по-взрослому. Новые истории на волшебный лад
Шрифт:
Печки с голландскими изразцами, лавки, крытые зеленым сукном, столы с белоснежными скатертями – все было дивно и богато. В доме у Василисы в кадках росли заморские деревья: лавр, лимоны; перила широкой витой лестницы обвивал вечнозеленый плющ. А больше всего Алену поразила хрустальная люстра, свисавшая над центром горницы, где стоял длинный дубовый стол. Алене отвели отдельную светелку, выходившую окном в сад. Девочку накормили сытным ужином, и Настенька увела ее мыться и готовиться ко сну.
– Тебе сильно повезло, душа моя, – ласково говорила Настенька, – никогда я не думала, что Василиса ученицу
– Ты давно у Василисы живешь?
– Я не только живу, я служу у нее. Давно. – Настенька вдруг нахмурилась, словно вспомнив о чем-то неприятном, и быстро сменила тему разговора. – Вставать будешь рано, мне помогать по хозяйству. Начнешь с малого: за цветами ухаживать, горницу подметать, на стол накрывать. После обредни Василиса сама тебя на занятия позовет. А там и до обеда дело дойдет. Повезло тебе, девочка, – с легкой завистью вздохнула Настя. – Видать, есть в тебе что-то.
Сказ о том, как трудно совесть будить, когда до нее дела нет
Василиса с новой своей личной жизнью у Кащея обо всем забывать стала, терем свой забросила. Про Аленушку вспоминать перестала, да и к заявкам посетителей стала халатно относиться.
– Тоже мне депутат поселкового совета, – ехидничал Кащей, – ну что тебе за дело до всех этих страждущих: тунеядцев и попрошаек? Внимания твоего волшебного они хотят, Василисушка! А тебе что? Почет и уважение? Размечталась! Да, они рады-радехоньки косточки твои белоснежные языками бессовестными перемыть, зависть черная у людей к тем, кто лучше живет, а уж к волшебникам и подавно! Тратить годы свои молодые ради глупого тщеславия: мол, нужна миру всему – это ж значит – совсем голову пустую иметь. Я о тебе, душа моя, всегда думал! Мудрая моя душенька!
Василиса и сама не понимала, что с ней происходит – так медленно, исподволь опутал, оплел ее Кащей своими льстивыми речами и драгоценными ожерельями. Стала силу свою Василиса забывать, совсем разленилась.
– Баба во мне, Настенька, проснулась, – томно вздохнув, величаво молвила Василиса в ответ на упреки служанки и, поддерживая одной рукой, оголенной по плечо, подол трехаршинный, а другой – корону высокую, направилась в залу к Кащею.
– Мне-то что делать? – вдогон крикнула Настенька, – очередь просильцев наросла до сотни уже. Запись ведется в тетрадочке; перекличку по утрам устраивают, орут, спать мешают.
– Запись – это хорошо придумано, – с безразличием отвечала Василиса, чуть замедлив шаг.
– Так ведь иные дела не могут ждать подолгу, – пока Макар ждал, как вы ему корову отыщете пропавшую, помер на днях.
– Значит, час его настал. Отпеванье ему назначат. Что ж, видишь, Настя, порой есть смысл дела в долгом ящике держать, иные и решать не приходится. Опять же, ценить больше меня народ станет. А то лезут со всякой ерундой: то с женой помири, то корову найди, будто я им милиционер или семейный психолог.
– Ох, не узнаю я вас, Василиса Андреевна! Так уж вы переменились! – горько заметила Настя, – глядишь, скоро совсем окащеитесь!
– Настя, тебе что, плохо, что ли?! Ты почитай в моем
– Только потом спросите, как очнетесь, – буркнула Настя, – а я надеюсь, этот дурной сон ваш пройдет. А что, с Аленкой делать мне прикажете? Вы же учить ее думали!
– Аленку…приводи ее ко мне. Буду здесь уроки давать по магии обращения. Заодно и с прической мне поможет. Обучи ее мастерству парикмахерскому, Настя. А на этом наш разговор закончен. Поди прочь.
– Ох, что скажут люди, когда узнают! Не могу же я вечно им про ваши больничные и командировки врать! – разохавшись ушла Настя.
Только Аленку и знала теперь Василиса. Учила ее мудреным волшебным наукам. Могла часами с ней возиться, даже на зовы Кащея не всегда откликалась.
Ревновать стал Кащей, сердиться. Подозрительный характер был у этого господина. Считал, что все вокруг сволочи. Везде видел предательство и шкурный интерес. Василису на самом деле дурой считал и только, чтобы умаслить ее, мудрой величал. Красоту, а не мудрость он ценил Василисину. Задумываться стал Кащей, почему его возлюбленная столько внимания девочке чужой безродной уделяет.
Тут еще и Кикимора в огонь масла подлила.
Сказ о чужих заблуждениях
Уж такова была Кикимора, что не могла не подмешать дегтя в чужую бочку. Кащей ее не жаловал, можно даже сказать, презирал, но Кикимора была отменной разносчицей сплетен, и в общем, бесплатным информатором Кащея.
Доносила Кикимора обо всем, что творится в лесу, не по велению долга, а по призванию души своей кикиморной. Такие кикиморы трепещут перед сильными мира сего, ненавидят и трепещут, в три погибели сгибаются в поклонах, лебезят и кикиморят всех подряд, в болоте зависти топят. Поэтому щедрый ворох сплетен «а-ля кикимора» был живой желтой прессой к завтраку и ужину Кащея Могучего, Кащея Всесильного. А Кащей всегда был рад не платить, если была такая возможность. Вот и слушал радио на волне «Кикимора», читал дрянную газетенку.
Кстати, сама Кикимора тоже интересовалась кое-чем у Кащея. Вот про Василису спросила в этот раз.
– Завела себе забаву, Аленкой зовут. Аленка на коленях зеленка. У нее теперь все время на эту девчонку уходит, – ворчливо сказал Кащей. – Не жалует больше она меня.
Издав многозначительное «М-м-м» Кикимора замолчала, а после небольшой паузы ехидно проронила:
– Наслышана я была об этом странном удочерении. А это еще вопрос, кто такая есть Аленушка. Тебе ничего в голову, Кащеюшка, не приходит?
– Что ж тут такого? Девчонка обычная, деревенская. Играет с ней Василиса как с куклой.
– Не скажи. Так о кукле не пекутся. Где это наша Василиса лет тринадцать назад пропадала? Кажется, в заморские дворцы каталась. Не там ли девчонку нагуляла?
– Намекаешь…Так-так, – Кащей нахмурил косматые брови. – Это что ж получается: дочь у нее внебрачная отыскалась? Не нравится мне эта Аленушка. И когда это Василиса успела опузатиться и родить? И от кого? Кто посмел?
В общем, наш Кащей дважды ошибся в чужих детях: о сыне Айги он не догадался, решил, что парень – новое ее увлечение, а вот чужую для Василисы девочку принял за ее дочь. С этих его заблуждений и началась череда событий.