Скелет в шкафу (Опасная скорбь)

Перри Энн

Глава 10

– Извините, – мягко сказал Рэтбоун, устремив на Эстер пристальный взгляд. – Я сделал все, что мог, но страсти слишком уж накалились и не было никого другого на роль обвиняемого.

– Может, Келлард? – без всякой надежды предположила она. – Пусть даже Октавия действительно защищалась, но ведь не обязательно от Персиваля. Будь это Майлз, история имела бы хоть какой-то смысл. Октавия понимала, что кричать бесполезно – Майлз объяснил бы после явившемуся на крик, что сам прибежал чуть раньше. Персиваль бы так легко не отвертелся.

Да и потом, Октавия могла просто пригрозить лакею увольнением. А с Майлзом она ничего не могла поделать. Да еще, наверное, щадя чувства сестры, не стала бы рассказывать о его поведении Араминте.

– Я знаю.

Рэтбоун стоял рядом с ней у камина. Дело происходило в его адвокатской конторе. После такого сокрушительного поражения Эстер чувствовала себя подавленной и очень ранимой. Может быть, она все-таки ошиблась и Персиваль действительно виновен? В это верили все, за исключением Монка. Однако многое в этом деле казалось бессмысленным.

– Эстер!

– Прошу прощения, – извинилась она. – Я просто задумалась.

– Я не мог выдвинуть обвинение против Майлза.

– Почему?

Он ответил слабой улыбкой.

– А каких свидетелей, моя дорогая, я бы вызвал, чтобы подтвердить его поползновения относительно собственной невестки? Кто из семейства согласился бы это удостоверить? Араминта? Она прекрасно понимает, что в этом случае станет посмешищем для всего Лондона. Одно дело, когда об измене мужа ходят досужие толки, и совсем другое, когда об этом вслух заявляет его жена. Насколько я знаю Араминту, она бы ни за что на это не пошла.

– Мне кажется, леди Беатрис лгать не станет, – сказала Эстер и тут же поняла, что и на это надеяться глупо. – Ну, он изнасиловал горничную Марту Риветт. Персиваль это знал.

– И что? – продолжил Рэтбоун ее мысль. – Присяжные поверили бы Персивалю? Или самой Марте? Или все-таки сэру Бэзилу, который ее уволил?

– Да, разумеется, – с несчастным видом кивнула Эстер и отвернулась. – Я не знаю, что тут еще можно было сделать. Простите, я, очевидно, говорю глупости. Просто дело в том… – Она запнулась и посмотрела на Рэтбоуна. – Его ведь повесят, не так ли?

– Да. – Он тоже смотрел на Эстер, и лицо его было угрюмо и печально. – На этот раз нет никаких смягчающих вину обстоятельств. Что можно сказать в защиту лакея, который домогался дочери хозяина, а когда она отказала, зарезал ее?

– Ничего, – тихо ответила она. – Только то, что он тоже человек и, повесив его, мы унизим самих себя.

– Моя дорогая Эстер! – Медленно и как бы против воли он опустил ресницы, наклонился и коснулся ее губ поцелуем, в котором не было страсти, а лишь нежность и глубочайшее понимание.

Когда Рэтбоун отстранился, Эстер уже не чувствовала такого отчаяния и одиночества. По выражению лица Оливера она видела, что случившееся было неожиданностью и для него самого.

Он хотел что-то сказать, потом раздумал, отвернулся и подошел к окну.

– Я действительно огорчен, что не смог ничего сделать для Персиваля, – заговорил Рэтбоун, и искренность, звучавшая в его голосе, сомнений не вызывала. – Огорчен из-за него самого и из-за вас… Вы же мне доверились.

– Вы

полностью оправдали мое доверие, – быстро сказала Эстер. – Я ожидала, что вы сделаете все возможное, но не требовала от вас чуда. Страсти были действительно накалены. У нас просто не было ни единого шанса. Главное – мы приложили все усилия. Простите, что я здесь наговорила вам глупостей. Конечно, не стоило и пытаться обвинить Майлза или Араминту. И публика, и присяжные были заранее настроены против Персиваля. Теперь, когда злость немного поутихла, я и сама это вижу.

Рэтбоун улыбнулся.

– Что ж, это очень разумно.

– Вы смеетесь надо мной, – сказала Эстер, нисколько на него не обидевшись. – Я знаю, что со стороны это выглядит весьма неженственно, но вряд ли я стану более привлекательной, если начну вести себя как дура.

Он по-прежнему улыбался.

– Моя дорогая Эстер, я тоже так считаю. Что нам еще остается, если мы сами себе иногда помочь не можем? Кстати, что вы намерены делать дальше? Чем вы собираетесь зарабатывать себе на жизнь, когда леди Мюидор поправится окончательно?

– Поищу еще кого-нибудь, кто нуждается в уходе, не теряя при этом надежды устроиться в госпиталь или в лечебницу.

– Я вами восхищаюсь. Из ваших слов следует, что вы не оставили своей мечты улучшить медицинское дело в Англии.

– Разумеется. Хотя, судя по вашему тону, вы слишком многого от меня ждете. Если мне удастся увлечь своими идеями хотя бы нескольких людей, я уже буду счастлива.

– Уверен, что вам это удастся. – Рэтбоун снова был серьезен. – Вашу убежденность не смогут поколебать все поумрои в мире.

– А еще я разыщу мистера Монка и вновь попробую обсудить с ним это дело, – добавила Эстер. – Я должна убедиться, что мы предприняли все возможное.

– Если удастся выяснить что-нибудь новое, свяжитесь со мной, – без тени улыбки попросил Рэтбоун. – Вы мне это обещаете? У нас еще есть три недели, в течение которых можно что-либо исправить.

– Обещаю, – сказала Эстер, опять чувствуя глубокую подавленность. Она представила себе Персиваля. – Обещаю.

И, попрощавшись с Рэтбоуном, вышла с твердым намерением при первой же возможности повидаться с Монком.

Легкой походкой Эстер вошла в дом на Куин-Энн-стрит, но в душе ее таилась свинцовая тяжесть. С неприятным чувством возвращалась сиделка леди Мюидор к своим обязанностям.

С удивлением она узнала, что ее подопечная снова заперлась в своей комнате и отказалась спуститься к обеду. В прачечной, куда Эстер зашла за чистым передником, она встретила Мэри, гладившую белье.

– Она нездорова? – спросила Эстер с некоторой тревогой.

Во-первых, она несколько пренебрегла своими обязанностями, а во-вторых, была уверена, что расстройство леди Мюидор вызвано отнюдь не желанием мелко отомстить семейству и привлечь к себе внимание. Обладая живым и сильным характером, леди Беатрис никогда не уподоблялась Ромоле, вечно придумывавшей себе различные болезни. Ей были свойственны воображение, ум и юмор. Женщина с таким нравом должна быть душой семейства.