Скелеты в шкафу никогда не врут

Вадим Смольский «Letroz»

– Это последняя наша встреча? – предположил Рентан, глядя на старика перед собой.

– Нет, но разговор последний, – по щеке старого барона скатилась слезинка. – Спасибо тебе за всё. И я, Рентан, очень сожалею, правда. Мне бы хотелось, чтобы у тебя был выбор.

Сказав это, старый барон протянул к лекарю руку в неясном жесте, но на полпути, потеряв силы, завалился на кровать, медленно теряя сознание.

– Берегись… она, Рентан, она т… тебя погубит… – невнятно проговорил Ярек, прежде чем провалиться в забытье.

Его глаз из-под опущенного века снова начал постепенно светиться синим. Старый барон отправился наблюдать за будущим и прошлым.

***

Часто

говорят, что талантливые люди талантливы во всём. Рентан в этом сильно сомневался по той простой причине, что искренне считал себя талантливым человеком, но за пределами медицинской сферы и некоторых прилегающих к ней иных талантов за всю свою немалую жизнь обнаружить не сумел. А вот в обратное он охотно верил и имел немало возможностей убедиться в этом.

В тот вечер не слишком изящно, как будто рывками, перетекшими в ночь, лекарь имел возможность лишний раз убедиться в собственной правоте. Барон Кобыслав Влаственский был сложным человеком. Трудным в первую очередь. Его было сложно понять. Тяжелее было разве что барону что-то растолковать, если он предварительно решил иначе. Довольно нетипичная ситуация: обычно в случае людей, страдающих отсутствием ума, воспитания и образования, всё происходило как раз с точностью до наоборот.

Например, очень сложно было понять, почему Кобыслав, организовавший приём или во всяком случае участвовавший в этом, написавший своей рукой столько приглашений, распорядившись набрать по окрестностям девушек в качестве прислуги, набив всех гостей и слуг в тесное помещение, вырядился так, будто собрались они все на свежем зимнем воздухе где-то в ледниках. Конечно, все эти шкуры и меха выглядели роскошно, пускай и утратили прежний лоск с тех времён, когда Ярек ещё занимался охотой. Но вот сильнейший запах пота, с каждой минутой приёма расползавшийся всё дальше и дальше, впечатлял куда больше.

Сложности с понимаем логики поступков касались также стола и его наполнения. Постарался молодой барон на славу: еды было не на двадцать гостей, а сотню как минимум, с соответствующим количеству разнообразием. Вот только подавалось это всё совершенно вразнобой, без какой-либо системы и без правил. На стол, как волнами в шторм, накатывались пальцем пиханые колбаски, быстро надоевшие всем и потому лежавшие горками; супы, жирные настолько, что стоило им хоть немного остыть, как ложка в них застревала без шансов на извлечение; слишком маленькими порциями врывались очень хитро сделанные слоеные пирожные с мёдом и лесными орехами; им на смену вновь прибывали колбаски, в этот раз в компании разнообразных каш…

Где-то на этом моменте Рентан и сдался, оставив попытки поучаствовать в жизни стола хоть в какой-нибудь роли кроме как наблюдателя. А понаблюдать было за кем и за чем.

Во-первых, внимание привлекали заезжие музыканты: труппа в составе двух флейтистов, одного лютниста и девушки с двумя выдающимися достоинствами, которые она очевидно не считала нужным скрывать от посторонних, а также на удивление приятным голосом, хотя, чтобы заметить последнее, требовалась определенная выдержка. Играли они не то чтобы очень хорошо, но в этом случае, в отличие от той же еды, хотя бы было видно, на что ушли деньги.

Во-вторых, за столом собрался цвет Власвы и окрестностей – сплошь голубая кровь и белая кость, увенчанные тем максимумом титулов, который вообще можно было встретить в этих краях. Правда, и в этом молодой барон сумел спаршиветь: каким-то неведомым образом здесь не оказалось ни одного воцерковленного человека. Сплошь аристократы и магнаты. Хотя Цимон ну никак не смог бы пропустить такое событие.

Речь шла отнюдь не о желаниях или возможностях – подобные приёмы нельзя было пропустить.

Во всей этой разношерстной компании Рентан был единственным, кого представили без особых почестей: по имени и профессии. Некоторых из этих людей он встречал и был даже знаком, пускай и сугубо в профессиональном плане; о других был наслышан; приглашены оказались и незнакомые люди.

Среди последних, да и в общем-то в целом, самой интересной персоной на приёме оказалась та самая таинственная гостья барона, которую он усадил по правую руку от себя. Обычно это место занимал Венегил, но в этот раз ему пришлось довольствоваться лишь левой.

– Келестия ван Шеон, архимаг ордена Трёхлучевой звезды, магистр…

– Достаточно, – остановила герольда магичка и, не дожидаясь приглашения, села за стол.

Это случилось в самом начале приёма – её представили первой после Кобыслава, но уже тогда это задало тон всему мероприятию. На Келестию было непрерывно обращены почти все взгляды гостей. Каждый её жест, движение, слово или смешок ловили как зайца в голодную пору.

Причиной тому был не только крайне необычный статус гостя. Даже Рентан, человек максимально далёкий от любви и вопросов красоты, едва мог оторвать взгляд от магички. Келестия была экстраординарно красива и умело это подчёркивала, хотя в её одежде не было ни намёка на пошлость. Ни единого лишнего выреза, недостающих сантиметров юбки и прочих банальностей.

Лекарь понимал, что эта внешность есть результат кропотливой и долгой работы, а не естественный дар природы. Да и сомнительно, чтобы архимагом магического ордена и магистром чего-то там мог стать подросток. А Келестия имела внешность в первую очередь подростка, пускай и крайне до притягательной неестественности приукрашенную. Правда, вела себя магичка отнюдь не соответствующей внешнему возрасту. Держалась она высокомерно, отрешённо и крайне невозмутимо, а ведь внимания на неё было уделено даже слишком много. Именно это сочетание высокомерия и запретной красоты почти ребёнка создавало гремучую смесь, наверняка заставившую потерять голову не одного глупца.

Однако даже в этой, казалось бы, почти идеальной картинке присутствовал своей изъян. Малозаметный, но тем не менее располагавшийся у всех на виду – взгляд. Не ребёнка или умелой обольстительницы. Взгляд совсем не человека, а существа, твёрдо убеждённого в своём превосходстве над кем бы то ни было. Ни одному заклинанию такое замаскировать не под силу.

И Рентану было вдвойне неуютно, когда этот самый взгляд он то и дело ловил на себе. Среди всех прочих, включая влюбившегося по уши Кобыслава, Келестия предпочитала смотреть в сторону лекаря. Словно изучала его и примерялась. Причём делала она это крайне умело, поэтому почти незаметно – куда там до неё неискушённому в подобных застольных интригах лекарю!

Тем не менее ни разу за время основной части застолья они не обменялись ни словом, ни жестом. Да и это было трудно осуществимо, когда они сидели на почти противоположных концах стола. Но то, что разговор неизбежен, Рентан нисколько не сомневался, и не только он.

По правую руку от лекаря сидел пожилой мужчина с непроизносимым именем Мштишлав Собльзецкий. Занимался он выделкой кож и заработал на этом целое состояние, а также весьма специфический, уже неизлечимый запах, который преследовал его по пятам круглосуточно. Правда, всё это досталось ему совсем-совсем не даром. Судя по непрерывному бормотанию, бегающим глазкам и в целом повышенной нервозности, ценой богатств стал разум.