Скиф
Шрифт:
Коракесион, столица Киликии, укрепленная, как военный лагерь, притаилась на побережье за широкой бухтой, вход в которую охранялся подводными камнями и протянутыми под водой толстыми медными цепями.
Чтоб сбить с пути мореходов, киликийцы зажигали ложные маяки. Тонущий корабль вмиг окружали на вертких лодочках. Мужчин убивали, женщин брали в плен.
Не без жути Филипп разглядывал узкую кривую бухту. На сероватой воде колыхались утлые лодочки, широкодонные барки, неповоротливые биремы.
Гарм пригласил его следовать за ним. На набережной их ждали
Ехали грязными улочками — запах гниющих водорослей, зловоние нечистот, стаи облезлых собак. Пираты в широких персидских шароварах, завязанных у щиколоток, в безрукавках, обшитых монетками и бисером, с широкими ножами за цветистым поясом, с головами, низко повязанными красными, желтыми и синими платками, толпились на площадях, сновали без всякого дела взад и вперед. Лица у всех смуглые, скуластые. Большинство — уроженцы Киликии и прибрежных провинций Азии. Изредка попадались статные могучие варвары Севера, длинноусые галлы и даки… Их красный загар, голубые глаза и выцветшие льняные волосы резко выделялись в смуглой черноволосой толпе. Ни женщин, ни детей, ни подростков на улицах не было. В разбойничьем порту Филипп не заметил и десятой доли той подтянутости, той суровой спартанской воздержанности, которую он наблюдал в восставшей Антиохии. Пираты жили каждый сам по себе. Попадалось, много пьяных. Трезвые уныло шатались, ожидая случая напиться.
На одной из улиц преградила путь внезапно вспыхнувшая драка. Гарм вынужден был пустить в ход хлыст, чтобы пробить дорогу. Пробил — и вдруг вспомнил:
— А невольницы? Их сейчас будут выводить на берег. Туда хлынет весь этот сброд. Надо вернуться!
Они хлестнули коней и рысью помчались назад к пристани. И прискакали вовремя: люди Гарма двумя рядами с мечами наголо и копьями наготове еле сдерживали толпу, а она все прибывала и прибывала. Слышались выкрики, смех.
— Мне только посмотреть!
— Красавица, подыми покрывало!
— Не съедим! Олимпию хватит!
— Какая красотка!
— Не укушу, не бойся!
Наиболее смелые проталкивались и хватали невольниц за одежды. Охрана била смельчаков по рукам, те огрызались. Могла завязаться драка.
— Что мне делать с этими рабынями? — растерялся Гарм.
— Я вручил дар моего царя тебе, слуге владыки Морей. Твое дело.
— Я думаю, их тут больше трехсот. Полтораста мы оставим для Олимпия, а остальные пусть утешат этих бедных людей. Ты скажешь им об этом… сам…
Филипп улыбнулся: пират удачно вышел из трудного положения. Посланцу Митридата надо произнести речь. Что ж, он с удовольствием сделает это: не откажется от признательности киликийцев.
— Воины моря! — круто повернулся он к толпе. — Митридат-Солнце знает, что лучше всего радует вас после битвы. Он дарит вам двести невольниц. Только зачем унижать их недостойным обращением? Что дороже законной подруги и родных детей? Бросайте жребий и по очереди выбирайте любую. Я буду рад побывать на ваших свадьбах!
Свадьбы сыграли в тот же вечер. Пировал весь Коракесион. Захмелевшие вожди морских ватаг клялись Филиппу идти за ним на край света. Посол царя Понтийского
II
На другой день его проводили к Олимпию. Крепость-дворец владыки Морей была в высоких горах. В долинах цвели сады — белые и розовые, а здесь дышала зима. Над узкой дорогой вздымались черные гладкие отвесы Тавра.
В ущелье поднялась метель, и всадники въехали в столицу Олимпия заснеженными. Филипп с изумлением разглядывал циклопические постройки крепости: гигантские, тщательно пригнанные один к другому камни, скрепленные каким-то желтоватым составом; бойницы асимметричные, маленькие. Безлюдье. Он обернулся в седле. Далеко внизу широким полукругом синело море, отороченное прибоем. Каждый изгиб берега, каждая бухточка яснели, как вычерченные. «Эвое! Эвое! Я первый увидел!» — пронеслось вдруг в памяти. Он не сразу вспомнил, чей это голос, а вспомнив, радостно улыбнулся: да это же кричал Никий, увидев паруса Армелая! Никий плясал от радости, размахивая руками: «Эвое! Эвое!» Как давно это было! Филипп машинально натянул поводья и остановил лошадь.
Ехавший за ним Гарм удивленно заметил:
— Ты остановился около дворца Олимпия. Тебе описал его кто-нибудь?
Филипп усмехнулся.
— Это восьмое чудо света. Я во сне его видел…
Спешившись и передав коней охране, они вошли во внутрь того, что именовалось дворцом. Грубо сложенные квадратные столбы с железными и бронзовыми кольцами. В середине помещения открытый квадрат. Небо в звездах заглядывало в дом. Навстречу подымался дым от костров, разложенных прямо на полу. И тут же, на неровных, щербатых плитах, — груды бесценных ковров Персиды и Армении, пурпурные покрывала Тира, нежный виссон Сидона… Тут же — пираты в ярких шалях, цветистых шароварах, красных и голубых сапожках.
В центре на груде расшитых золотом подушек, в большой, как на шутовском царьке, короне, в кричаще-яркой мантии возлежал Олимпий. Лицо его, рябое, с широкой челюстью, глубоко сидящими глазами и покатым лбом, являло смесь лукавства, сметливости, ограниченности и жестокости. Он принял Филиппа с напыщенной важностью и долго сохранял ее. Еще бы! Он не верил своим ушам: к нему, грабителю и убийце, бежавшему с галер сыну горшечника, с плавной аттической речью обращался посол самого Митридата! Он именовал его владыкой и чуть ли ни царственным братом царя! Отвечал Филиппу, по знаку Олимпия, высокий тощий грек. Перевирая цитаты классиков, он клялся в нерушимой дружбе и приветствовал союз великих держав: Киликии и Понта.
Филипп был приглашен на подушки к Олимпию. Были осушены чаши в честь высокого гостя. Филипп вскоре заметил: владыка Морей притворяется опьяневшим, но внимательно вслушивается в каждое его слово. Он повторил ему предложение Митридата: Олимпий не будет топить суда понтийцев и их союзников; всю силу своей морской державы сосредоточит против Рима… Царь не имеет большого флота. Он рассчитывает на владыку Морей. Понтийское царство не будет соперничать с Киликией на море. Наоборот, Митридат обязуется щедро поставлять Олимпию оружие, хлеб и невольниц, пока тот будет уничтожать римлян.