Скитальцы
Шрифт:
Ему расхотелось смотреть дальше. Отшатнувшись, он несмело взглянул на декана.
Тот неторопливо отодвинул край портьеры, пропуская в кабинет поток дневного света; непринуждённо уселся в одно из деревянных кресел:
— Что ж, Эгерт… Настало нам время побеседовать.
Повинуясь указующей руке, Солль подошёл на ватных ногах и присел на краешек другого кресла. В свободном от портьеры уголке окна ему был виден голубой лоскут неба.
— Некоторое время тому назад, — неторопливо начал декан, — не так давно, если судить по меркам истории, и вовсе не так недавно, если судить о человеческой жизни… Жил некто. Был он молод и удачлив, и был он магом милостью небесной. И невиданной
Декан сделал паузу, будто предлагая Эгерту разглядеть в его словах некий тайный смысл. Солль сжал пальцами деревянные подлокотники.
— Случилось так, — продолжал декан, — что в самоуверенности и гордыне своей он преступил черту, отделяющую шутку от предательства, и тяжко оскорбил друзей. За это он понёс, может быть, чрезмерно жестокое наказание — на три года лишённый человеческого обличья, он навсегда расстался с магическим даром… А ведь дар этот был частью его души, его сознания, его личности! И вот, униженный и отвергнутый, утративший всё, он двинулся по пути испытаний…
Декан замолчал, будто ожидая, что Солль подхватит рассказ и закончит историю за него — но Эгерт молчал, пытаясь понять, какое отношение имеет деканова повесть к его собственной судьбе.
Луаян чуть усмехнулся:
— Да, Эгерт, путь испытаний… Это был его путь, и он прошёл его до конца. Вы тоже стоите на подобном пути, Солль, но только… Это другой путь, и никто не знает, что ожидает вас на его краю. Ведь, как ни суди, а тот человек, о котором я рассказываю — тот человек никого не убивал…
Будто калёное железо коснулось Эгерта — и прожгло насквозь, хотя в спокойном декановом голосе не прозвучало ни тени упрёка. Голубое небо в просвете окна на секунду сделалось черным, а по дну сознания прошла мысль: вот оно, главное. Возможно, сейчас придётся расплачиваться, ведь Тория — его дочь, а Динар был бы зятем…
— Но… — выдавил он, — я ведь не хотел… Это была честная дуэль, я ведь не хотел убивать его, господин декан… Я и раньше…
Он запнулся, спохватившись — но маг вопросительно взглянул на него, и Соллю пришлось продолжить:
— Я и раньше… Убивал на дуэлях. Два раза… Оба раза честно. У тех… людей, что погибли от моей шпаги, были и родичи, и друзья… Но даже родичи согласились, что смерть на дуэли — это не позор, а тот, кто выжил — не убийца…
Декан помолчал. Поднялся; будто раздумывая, прошёл вдоль полок с книгами, то и дело касаясь рукой истёртых корешков. Втянув голову в плечи, Эгерт наблюдал за ним, ожидая чего угодно — молнии из протянутой руки либо заклинания, превращающего собеседника в лягушку…
Маг обернулся. Спросил жёстко:
— Представьте, что вы встретились со Скитальцем, Солль. Что вы скажете ему? То же самое, что слышал сейчас я?
Эгерт опустил голову. Признался честно:
— Я не знаю, что говорить ему. Я надеялся… Что, может быть, вы научите меня… Но…
И замолк, потому что любые слова оборачивались жалким, бессмысленным лепетанием. Он хотел бы сказать, что прекрасно понимает — у декана есть причина ненавидеть убийцу студента по имени Динар; возможно, проявленное к Соллю милосердие есть только отсрочка неминуемого наказания. Он хотел бы объяснить, что сознаёт — отец Тории вовсе не обязан помогать ему в деле со Скитальцем, напротив — декан вправе счесть, что заклятие трусости уместно и справедливо, что Солль до конца своих дней должен носить на лице шрам… И, наконец, Эгерт хотел бы признаться, как всё-таки сильно, хоть и безнадёжно, он рассчитывает на эту помощь.
Он хотел бы сказать всё это — но язык его лежал во рту безвольно и неподвижно, как дохлая рыбина.
Декан подошёл
Декан усмехнулся:
— Я не случайно завёл разговор о маге, лишённом магического дара. Возможно, Эгерт, знание о его судьбе чем-то поможет вам… А может, и нет, — декан извлёк из груды перьев одно, особенно длинное, любовно оглядел его и взялся за перочинный нож: — Полвека назад, Эгерт, я был мальчиком и жил в предгорьях… И мать моя, и отец, и все родичи погибли во времена Чёрного Мора, и главным человеком в моей жизни стал мой учитель, Орлан. Его домик лепился к скале, как ласточкино гнездо… А я был в этом гнезде птенцом. И вот однажды вечером мой учитель поглядел в Зеркало Вод… Видите ли, Эгерт… Маг, достигший определённой степени могущества, набрав воду из пяти источников и сотворив заклинание, может увидеть в этом зеркале то, что скрыто от глаз. Мой учитель посмотрел… и умер, у него разорвалось сердце. Я никогда не узнаю, что или кого он тогда увидел. Я остался один, мне было тринадцать лет, но, похоронив Орлана, как велит обычай, я не спешил искать нового учителя. Спустя некоторое время я сам, впервые самостоятельно, сотворил Зеркало Вод. Долгое время оно оставалось тёмным, и я готов был отчаяться, когда поверхность воды прояснилась, и я увидел… — декан отложил очиненное перо и взялся за новое, — увидел незнакомого мне человека, стоящего перед огромной, кованой железом Дверью. Видение длилось несколько мгновений — но я успел разглядеть ржавый засов, отодвинутый наполовину… Вы когда-нибудь слышали, Эгерт, о Двери Мирозданья?
Декан замолчал и вопросительно поглядел на Солля. Ёрзая в кресле, Эгерт казался себе глупым, как никогда; пожав плечами, декан усмехнулся:
— Вы не знаете, зачем я рассказываю вам всё это? Возможно, и напрасно, Эгерт, возможно и зря. Но если вы хотите говорить со Скитальцем… Вы ведь всё ещё хотите с ним говорить?
Чуть слышно скрипнула входная дверь — Эгерту этот звук показался оглушительным, как залп. В кабинет вошла Тория.
Эгерт вжался в своё кресло, а девушка, приостановившись было при виде отцова посетителя, как ни в чём не бывало приблизилась к столу и поставила на него небольшой поднос с ломтиком хлеба и стаканом молока. Потом, переглянувшись с деканом, помедлила и уселась на край стола, покачивая тонконосым башмачком.
— Я здорово озадачил господина Солля своими историями, — сообщил декан дочери. Тория кисло усмехнулась.
Декан снова заговорил, обращаясь, по-видимому, к Соллю; Эгерт между тем не понимал ни слова, только и ожидая той счастливой минуты, когда можно будет наконец встать и уйти. Не глядя на Торию, он кожей ощущал редкие равнодушные взгляды, которыми она время от времени награждала его.
Прошло несколько минут, прежде чем Солль опять получил возможность понимать то, что рассказывал тем временем декан:
— …Это труд моей жизни, Эгерт, главная книга… Пока она называется просто «История магов»; пожалуй, ни у кого до меня не было уникальной возможности свести воедино всё, что мы знаем о великих магах прошлого. Многие из них ушли в легенду, кое-кто жил совсем недавно, кто-то живёт и теперь… Я был учеником Орлана — ему посвящена большая глава — и лично знал Ларта Легиара… Вам ничего не говорят эти имена, Солль, но любой маг, даже самый посредственный, исполняется почтением, едва услышав их…
Голова Эгерта понемногу наливалась свинцом. Комната медленно повернулась вокруг Солля, как вокруг оси; неподвижным оставалось только бледное, как прекрасная алебастровая маска, лицо Тории.