Скитальцы
Шрифт:
Окутанные плащами фигуры двигались то плавно и размеренно, то вдруг одновременно содрогались, как от внезапной догадки; постепенно пространство посреди зала опустело, и на чёрном бархате пола обнаружился распластанный старец. Седая грива его разметалась, и маленькое сморщенное лицо казалось обрамлённым белыми, как луна, лучами; серые плащи сошлись вновь, и Солль увидел сверкающую сединой голову, поднявшуюся, как клочок пены, над серым морем капюшонов…
Обряд, завораживающий и непонятный, красивый и несколько однообразный, длился минуту либо целый час — Солль утратил чувство времени. Когда, наконец, в лицо ему ударила струя свежего вечернего воздуха и он понял, что стоит у зарешечённого окна, вцепившись в толстые прутья, и внизу перед
— Я знаю добрый десяток самых богатых и знатных людей этого города, которые лишились бы правой руки за одно только счастье присутствовать в Башне во время обряда…
Обернувшись к площади, Фагирра подставил лицо ветру; широкие рукава плаща соскользнули, обнажая запястья, и Эгерт машинально задержался взглядом на зеленоватой татуировке — профессиональной отметине привилегированного цеха, цеха учителей фехтования.
Фагирра улыбнулся, перехватив этот взгляд:
— Пути, приводящие людей под сень Лаш, сложны и покрыты тайной… Идёмте же, Эгерт; честь, оказанная вам, безгранична, так как сам Магистр ждёт вас.
Волосы магистра вблизи показались Эгерту ещё белее — как сверкающий на солнце снег, как облака в полдень, как тончайшей выделки полотно. Вдыхая новый запах — в кабинете магистра густо и терпко пахло дымом иных благовоний — Эгерт, ни жив ни мёртв, отвечал на вопросы. Да, он вольнослушатель в университете; да, декан Луаян, без сомнения, великий маг и достойный человек… Нет, Эгерт пока что не преуспел в науках, но надеется, что со временем…
Путаный рассказ Эгерта об этих надеждах был мягко прерван:
— Вы, без сомнения, несчастны, Солль?
Эгерт осёкся и замолк. Глаза его не отрывались от малинового, ворсистого ковра, укрывавшего кабинет от стены до стены.
— Не смущайтесь… Любой мало-мальски проницательный человек поймёт это с первого взгляда. Вы, вероятно, пережили беду?
Встретившись глазами с мудрым, всё понимающим взглядом престарелого магистра, Эгерт испытал сильнейшее желание тут же и рассказать о заклятии и о Скитальце. Он уже набрал в грудь воздуха — но смолчал, причём потому только, что первое произнесённое им слово оказалось очень уж неблагозвучным и жалким:
— Я…а…
Устыдившись своей слабости, Эгерт затих. Выждав минуту, магистр мягко улыбнулся:
— Человек, к сожалению, очень часто оказывается несчастным… Слабым, нерешительным, уязвимым… Да, Эгерт?
Соллю показалось, что из глаз седовласого старца на него смотрит сама надежда. Подавшись вперёд, он поспешно кивнул:
— Да…
— Человек уязвим, когда он в одиночестве, — раздумчиво продолжал магистр. — Робость — удел одиноких… Да, Эгерт?
Солль проглотил слюну — он не понял, куда на этот раз клонит Магистр, но на всякий случай снова подтвердил:
— Да…
Магистр встал — величественно качнулась седая грива:
— Эгерт, перед вами трудный путь… Но в конце его вас встретит могущество. Не принято говорить с неофитами о глубоких таинствах Лаш — знайте только, что священное привидение слышит сейчас каждое моё слово… Итак, я не могу сразу открыть вам тайны, к которой, несомненно, стремится ваша душа, но приглашаю вас на правах брата войти в наш орден. Вы станете воином Лаш — есть ли на земле служба почётнее?! Многие таинства откроются вам только с годами — но уже сейчас за вашей спиной встанет священное привидение и легионы служителей его. Обида, нанесённая вам, станет обидой для ордена, и даже косой взгляд, брошенный вам вслед, наказан будет скоро и неотвратимо; поступок же, совершённый вами, будет оправдан, и будь это даже кровавое преступление — мы поймём вас, если в глазах Лаш ваше деяние будет справедливо… Посмотрите, как боятся и уважают братьев из ордена Лаш простые смертные; один вид человека в сером плаще вызывает священный трепет, а завтра, —
Солль стоял, как громом поражённый. Предложение Магистра застало его врасплох, и теперь он с ужасом пытался собрать обрывочные, разбегающиеся мысли.
Магистр молчал; глаза его, мудрые усталые глаза, смотрели, казалось, в самую Соллеву душу.
Эгерт кашлянул. Выдавил растерянно:
— А… Что должен сделать… для этого… я?
Магистр шагнул ему навстречу:
— Верю… Верю в вас, Эгерт, как сразу, с первого взгляда, поверил брат Фагирра… Пока что вам надлежит просто молчать — это первое испытание, испытание тайной. Молчите о том, что встретили брата Фагирру, что были в Башне, что присутствовали при одном из таинств… О нашей беседе тоже никому не рассказывайте; когда мы уверимся, что вы умеете молчать, как молчит камень, тогда… Тогда вы узнаете о прочих условиях, Солль. Уверен, что они будут вам под силу… Наше сегодняшнее расставание — залог новой встречи. Серый плащ подарит вам веру и защиту, вознесёт над толпой… Прощайте же, Солль.
В полном молчании Фагирра выпроводил Эгерта из Башни — тайным ходом, но уже другим, не тем, по которому Эгерт впервые попал в обитель Лаш.
Эгерт так никому и не сказал о посещении Башни. Миновали несколько недель — братство Лаш не выказывало более признаков интереса к вольнослушателю Соллю, и Эгерт несколько успокоился — принятие решения откладывалось на неопределённый срок.
Не раз и не два он мысленно примерял на себя серый плащ; услышав длинный тоскливый звук, которым отзывалась время от времени Башня, он вспоминал горьковатый запах тяжёлого бархата, медленный танец укрытых капюшонами теней и лицо седого, как лунь, магистра. Обещание безопасности, а со временем и могущества, оказались для Эгерта огромным соблазном — однако всякий раз, помышляя о плаще с капюшоном, он испытывал странное душевное неудобство. Что-то мешало ему, что-то беспокоило и царапало; Солль относил это на счёт обычной своей робости, однако скоро научился избегать как мыслей об ордене Лаш, так и случайно встречавшихся на улице служителей его.
Тем временем на город обрушилась жара — настоящая летняя жара, в полдень улочки-щели оказывались залитыми солнцем от стены и до стены, и глазам было больно от солнечных бликов, плясавших на поверхности каналов. Берег реки за городом служил площадкой для бесконечных, сменявших друг друга пикников, и обливающиеся потом горожане прикрывались лопухами, входя в воду, а горожанки тесными группками забирались купаться в заросли камыша — где и становились жертвой Лиса, который приспособился плавать под водой с тростниковой соломинкой в зубах и никогда не упускал случая подкрасться к беспечной купальщице, чтобы слегка куснуть её за рельефно выдающиеся части.
Эгерт был в числе тесной компании студентов, наблюдавших за похождениями Лиса и в свою очередь выдумывающих забавы, приличествующие учёным молодым людям. На берегу стояли плеск, визг и хохот; обнаружив под водой рыбачьи переметы, ныряльщики угощали товарищей жирной ухой. Эгерт большей частью сидел на берегу, а в воду решался входить только по пояс; его робость была замечена, однако дальше нескольких добродушных насмешек дело не пошло.
Вскоре, однако, подошло время экзаменов, переводящих студентов на следующую ступень — «вопрошающие» желали стать «постигающими», «постигающие» — «соискателями», а те, в свою очередь, — «посвящёнными». Университет лихорадило — из каждого угла глядели воспалённые, осоловевшие от круглосуточного сидения за книгой глаза; Эгерт видел, как учёные юноши по очереди входили в ректорский кабинет — кто с нарочитой весёлостью, кто с нескрываемым страхом. Многие, как оказалось, верили в приметы: в их разнообразных уловках — плевках, молитвах и сложных фигурах из пальцев — Эгерт с удивлением узнал собственные защитные ритуалы.